7 побед Берии. Во славу СССР!

Летом 1937 года проходил Пленум ЦК ВКП(б), где член образованной 26 мая 1937 года Комиссии Политбюро по подготовке нового избирательного закона Яков Яковлев (Эпштейн), напомнив о том, что выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными, подчеркнул, что выборы — в полном соответствии с уже действующей Конституцией должны быть ещё и альтернативными!

Альтернативными!

Позднее стало нормой наличие в избирательных бюллетенях только одного кандидата, хотя Конституция допускала их несколько. Тогда же всё начиналось — первые выборы лишь предстояли, а по Конституции 1936 года правом выдвигать кандидатов в депутаты любого Совета пользовались «все общественные организации и общества трудящихся: коммунистические партийные организации, профессиональные союзы рабочих и служащих (а их, если считать отраслевые профсоюзы, был не один десяток! — С.К.), кооперативные организации, молодежные организации, культурные общества.», а также — общие собрания на предприятиях, в колхозах, совхозах и воинских частях!

Яковлев говорил:

— Конституция СССР предоставляет каждой общественной организации и обществу право выставлять кандидатов в Верховный Совет СССР. Эта статья имеет огромное значение, она внесена по предложению товарища Сталина. Её цель развить, расширить демократию. Эта статья обеспечивает подлинный демократизм на выборах.

И дальше Яковлев конкретизировал общий тезис:

— На окружные избирательные комиссии возлагается обязанность зарегистрировать и внести в избирательный бюллетень по соответствующему округу всех без исключения кандидатов в Верховный Совет, которые выставлены общественными организациями и обществами трудящихся.

При этом уже готовились образцы избирательных бюллетеней с несколькими фамилиями.

РЯД современных исследователей считает, что именно последний факт всполошил влиятельных региональных партийных «лидеров» типа Хрущёва, Постышева и Эйхе, и они-де спровоцировали Сталина на репрессивную операцию 1937 года, которая захватила и 1938 год. В итоге выборы в 1937 году прошли не на альтернативной основе.

При всей правомочности такого вывода его нельзя признать единственным, объясняющим причины массовых репрессий 1937–1938 годов. Он верен, но — неполон, и его надо дополнить, во-первых, в той части, что возможность выдвинуть альтернативного кандидата(ов) не только испугала партийных шкурников, но и активизировала весь спектр антигосударственных и антиобщественных сил — от церковников и бывших кулаков до троцкистов и «правых».

Сталин не мог этого, естественно, не предвидеть, но угроза оказывалась более значимой, чем это казалось вначале, да и разного рода эйхе её, надо признать, раздували.

Конечно, антисоветский Верховный Совет СССР от этой угрозы не становился возможным — абсолютное большинство народа было искренне за Сталина, за социализм и Советскую власть. Но крикливая «оппозиция» новой стране тоже не была нужна — приходило время не дискуссий, а согласованной работы, тем более что уже пахло мировой войной.

Свою роль сыграло, во-вторых, и раскрытие достаточно обширного военного заговора Тухачевского в мае 1937 года. А от этого заговора потянулись нити к троцкистам и «правым», и круг этот всё ширился и ширился — не в вымыслах НКВД, а в реальности.

Думаю, ошеломлённый открывающейся картиной неожиданного предательства вроде бы своих же, Сталин и решился на проведение превентивной репрессивной операции, а она стала вскрывать гнойник за гнойником как в «верхах», так и в «низах».

То есть подлинным «спуском» сжатой «пружины» явились прежде всего военные и штатские Тухачевские, якиры и уборевичи.

А ошибки и перегибы?

Что ж, пусть за меня ответит Молотов. В 1964 году, после снятия Хрущёва, он направил в ЦК КПСС несколько интереснейших и обширных писем, в одном из которых писал прямо:

«Мы рубили лес, и летели щепки.

Были ли ошибки? Ещё раз повторяю, что были. И главнейшей из ошибок Сталина и всего Политбюро того времени я считаю тот непреложный для меня факт, что они переоценили в какой-то мере качество нашего и государственного и партийного аппарата, переоценили нашу собственную революционную сознательность и совесть. Они полагались на нас, а мы, и в немалом числе, оказались заражёнными элементами карьеризма, сведения личных счётов, и, зачастую, самой обыкновенной политической близорукости».

Выше приведены поразительно искренние и точные слова, однако надо не забывать, что Стране Советов тогда было всего-то двадцать лет от роду, и ещё недавно Маяковский писал: «Моя страна — подросток.»

Могло ли только осознающее себя, только создающее, нащупывающее себя общество не ошибаться даже в крайне серьёзных вещах?! И очень показательно в тексте Молотова это смешение «мы» и «они». Ведь под молотовским «мы» нередко надо понимать «они» и, наоборот, под «они» — «мы». А объясняется это тем, что Молотов понимал всю сложность тех процессов, когда порой в одном и том же человеке боролось высокое, идейное и мелкое, шкурное, и далеко не всегда побеждало первое.