7000 дней в ГУЛАГе

В пятистах метрах от вокзала находилось новое лаготделение, в котором могло разместиться едва ли пятьсот заключенных. Бараки были переполнены, и «старикам» пришлось потесниться, чтобы освободить места для сорока прибывших заключенных. Это было III лаготделение. Здесь все заключенные работали на железной дороге. В одном из четырех бараков жили машинисты, начальники поездов и стрелочники. Все были уголовниками и на работу ходили без конвоя.

Во втором бараке жили рабочие мастерских. Среди них были и уголовники и политические.

В третьем бараке жили рабочие-путейцы. Там-то нас и разместили.

В четвертом бараке размещались амбулатория и больничная палата. Вторая половина этого барака была разделена на две части, в одной из которых жили двенадцать женщин, тоже работавших на железной дороге. Из них две были политические, остальные – уголовницы. Во второй части жили лагерные служащие.

Уже с самого начала мы ощутили большую разницу между норильским лагерем и дудинским. Этот скорее напоминал что-то вроде веселой тюрьмы. В первый же день нам разрешили покупать в ларьке хлеб и другие продукты. За ужином многие отказывались от своей баланды или предлагали ее нам. Некоторые пили чай с несколькими кусками сахара. Чай заедали лепешками, которые сами же и пекли. Мы удивлялись подобному богатству. Но уже через несколько дней мы узнали о происхождении этого богатства. Работавшие на железной дороге заключенные грабили вагоны с провизией. Мы стали забывать о голоде. Только теперь я понял, почему многие так стремились попасть из Норильска в Дудинку.

Наша бригада работала на железнодорожной насыпи. Мы укладывали рельсы.

До начала ледохода на Енисее следовало убрать в порту рельсы, чтобы их не снесло водой. А потом их следовало уложить на старое место. Если этого не сделать вовремя, то ледяные глыбы закручивали рельсы в спирали, словно те были из тонкой проволоки, а волны их затем уносили на дно. Ледяные скалы врезались в сушу на две сотни метров. И все, что стояло на их пути, они подминали под себя, будто спичечный коробок. Таким образом, исчезли многие дома, словно их здесь никогда и не было.

Во время укладки рельсов нам зачастую приходилось погружаться глубоко в воду. Чтобы ускорить работу, нам выдавали от 50 до 100 граммов водки. Конечно, до заключенных водка не доходила, ее выпивали начальники, конвоиры и бригадиры. Кто-то из нас как-то пожаловался начальнику отделения железной дороги, что мы ни разу не получали водку. Тот пообещал лично присутствовать при раздаче.

На следующий день действительно водку раздавали в присутствии начальника. После обеденного перерыва он лично привез водку и мы выстроились в очередь. Бригадир в одной руке держал бутылку, в другой – стакан. Мы подходили один за другим, бригадир наливал. Мы пили и наслаждались, некоторые даже причмокивали от удовольствия.

– Ну как? – спрашивали мы друг друга.

– Превосходно!

И никто так и не решился сказать, что пили мы обычную речную енисейскую воду. С тех пор больше никто не жаловался на то, что нам не дают водки.

Нам часто приходилось работать в порту. Там было хорошо уже потому, что отсутствовал конвой. Ведь порт Дудинки был окружен колючей проволокой, а вдоль нее высились караульные вышки. Оттуда часовые и следили за каждым нашим движением. Порт занимал огромную площадь. Здесь находились склады провизии, отправляемой отсюда водным путем в Норильск. Большая часть провизии хранилась прямо под открытым небом, например мука.

В порту работали заключенные всех лаготделений Дудинки, кроме каторжников. На одной территории работало более пяти тысяч заключенных и вольнонаемных. Часто они работали вместе. Вольнонаемные даже по одежде не отличались от заключенных, и порою их принимали не за тех, кем они были. Мужчины и женщины тоже работали вместе.

Во время перерыва мы могли свободно ходить по территории порта. Уже в первые дни после приезда мы хорошо познакомились с местными условиями. Некоторые быстро научились красть. Кое-кто возвращался с полными карманами, приносили сахар, муку, консервы и другие продукты, которые никто не охранял. Здесь никто не голодал, как в Норильске, где заключенные получали лишь то, что им причиталось.

Часть ворованного заключенные проносили в лагерь, несмотря на то, что на выходе из порта и на входе в лагерь заключенных обыскивали охранники. В лагере вовсю развернулась торговля. Без труда можно было купить хлеб, сахар, мыло, даже одеколон. Лагерная вохра обыскивала бараки и забирала все, что находила, но уже на следующий день все это возмещалось новым товаром. Воровство стало чем-то само собой разумеющимся, соревновались лишь в ловкости. Идеалом каждого заключенного в лагере было избегание работы вне зоны. Здесь, в Дудинке, было иначе. Только единицы желали оставаться в зоне, большинство же хотело работать в порту, независимо от того, какой тяжести была работа.