Тед Чан

72 БУКВЫ

В детстве любимой игрушкой Роберта была простая глиняная кукла, которая умела ходить, да и только. Пока родители развлекали в саду гостей, обсуждая коронацию Виктории или чартистские реформы, Роберт бродил следом за куклой по коридорам семейного дома, разворачивая ее на поворотах. Кукла не понимала никаких команд и ни на что не реагировала: упершись в стенку, глиняная фигурка продолжала тупо маршировать, пока ее руки и ноги не превращались в бесформенные комки (иногда Роберт развлекался этим). Когда руки куклы полностью теряли форму, он поднимал игрушку и вынимал из нее имя, останавливая движение. Затем сплющивал тельце в гладкий комок, раскатывал его на доске и лепил новую фигурку, делая одну из ног или кривой, или длиннее другой. Потом вставлял в нее имя, и куколка тут же падала и описывала небольшие круги, отталкиваясь разными ногами.

Мальчику нравилось вовсе не лепить новые фигурки, а находить пределы действия оживляющего имени. Ему было интересно проверять, какие изменения еще можно внести в ее тельце, прежде чем имя переставало действовать. Для экономии времени он почти не заботился о внешности фигурки, детализируя ее ровно настолько, чтобы вновь испытать имя.

Другая кукла ходила на четырех ногах. У нее было красивое тело фарфоровой лошадки, изготовленное с мельчайшими подробностями, но Роберта гораздо больше занимали эксперименты с ее именем. Это имя подчинялось командам «вперед» и «стоп», позволяло обходить препятствия, и Роберт пытался вставлять его в другие самодельные тела. К его разочарованию, имя имело более четкую привязку к форме тела, и мальчику так и не удалось слепить глиняную фигурку, которую оно смогло бы оживить. Он делал ноги отдельно, прикрепляя их потом к туловищу, но так и не сумел добиться бесшовного соединения — имя не распознавало тело как единое целое.

Роберт исследовал и сами имена, делая наугад простые замены и пытаясь определить, где же разница между «двуногостью» и «четвероногостью» и какие буквы заставляют тело выполнять простые команды. Но имена для разных игрушек выглядели тоже разными: на каждом клочке пергамента были написаны семьдесят две крошечные буквы еврейского алфавита — двенадцать рядов по шесть, — и, насколько он мог судить, совершенно бессистемно.

* * *

Роберт Стрэттон и другие четвероклассники не сводили глаз с мастера Тревельяна, расхаживающего между рядов парт.

— Лэнгдейл, что есть доктрина имен?

— Все предметы суть отражения бога, и… гм-м… все…

— Избавь нас от своего бормотания. Торберн, а ты можешь поведать нам, что есть доктрина имен?

— Поскольку все предметы суть отражения бога, то и все имена — отражения божественного имени.

— И что есть истинное имя объекта?

— Это имя, которое отражает божественное имя таким же образом, каким объект отражает бога.

— И что есть действие истинного имени?

— Наделение объекта отражением божественной силы.

— Правильно. Хэлливелл, что есть доктрина сигнатур?

Урок натуральной философии продолжался до полудня, а в субботу занятия заканчивались в час. Мастер Тревельян отпустил класс, и ученики Челтенхемской школы разошлись.

Забежав на минутку в спальню, Роберт помчался к школьным воротам, где ждал его друг Лайонелл.

— Значит, успех? И я все увижу сегодня? — спросил Роберт.

— Я ведь сказал, что сегодня.

— Тогда пошли.

И парочка направилась к дому Лайонелла в полутора милях от школы.

Во время первого года учебы в Челтенхеме Рсюерт почти не общался с Лайонеллом — тот был одним из «дневных» учеников, а Роберт, как и остальные «пансионатские», относился к ним с подозрительностью. Но во время каникул Роберт совершенно случайно наткнулся на него в Британском музее. Роберт любил музей: хрупкие мумии и огромные саркофаги, чучело велоцераптора и заспиртованная русалка, стена, ощетинившаяся слоновьими клыками, рогами лосей и единорогов. В тот день он стоял у витрины с элементалями и читал карточку, поясняющую, почему здесь нет саламандры, и неожиданно заметил стоящего рядом Лайонелла — тот разглядывал ундину в стеклянной банке. Завязался разговор. Выяснилось, что оба интересуются наукой, и мальчики быстро стали друзьями.

Шагая по дороге, они игрались камешком. Лайонелл отфутболил камешек Роберту и рассмеялся, когда тот проскочил у приятеля между ногами.

— Мне сегодня страсть как хотелось смыться из школы, — сказал он. — Еще одна доктрина, и меня стошнит.

— И почему эту тягомотину называют натуральной философией? — поддакнул Роберт. — Взяли бы да признали, что это очередной урок теологии.