9-й цех

Нет, конечно, нас самих ничто не подстерегает, разве что риск зазеваться на перроне и угодить под спецмашину. Но вся наша служба есть непрерывная борьба с опасностью, вернее с ее угрозой. Не для нас – для тех, кто уйдет в рейс на подготовленной нами машине. Ошибка техника не дешевле ошибки сапера, и сомневаться нам нельзя, надо перепроверять еще пять, десять, двадцать раз – сколько потребуется для абсолютной уверенности. Потому что в воздухе никогда ничего не исправить.

Смысл жизни… О нем пишут и говорят много, даже чересчур. Но, по-моему, за особым смыслом гонятся те, кому просто нечего делать. Мне же искать его не приходится, я доволен своей жизнью и профессией. Даже представить себе не могу, как можно жить, занимаясь нелюбимым делом.

И мужики у нас хорошие; с ними не заскучаешь. Конечно, всякое случается, но друг на друга не рычим, а это при нашей напряженке не последний фактор.

Правда, с некоторых пор поползли слухи, будто вскорости что-то должно измениться. Я в это не очень верю. Общество наше, конечно, развалено до фундамента, но авиационная система относится к тем считанным единицам, которые сумели сохраниться, несмотря на всеобщий упадок. Ну, да впрочем, если и решит начальство – которому сверху всегда видно все. чего мы в упор не разглядим – экспериментировать и на нас, то мне вряд ли стоит бояться: я специалист первого класса, для моего возраста не фунт изюму. Я на своем месте, а когда это правда, то никакие перемены не страшны.

Вот так и работаю. Смену за сменой, день за днем, месяц за месяцем. Но каждый час дарит мне что-то новое – и, наверное, я счастливый человек.

2

В ночную смену любая свободная секунда отдается сну. У дневной же имеется золотая середина: обеденный перерыв, весьма значительный акт нашей аэродромной жизни. Это не просто принятие пищи, а особое состояние покоя, когда можно часок отсидеться без дел, расслабиться, не спеша потрепаться. В бригаде нас, электриков, пятеро. Чтобы не прерывался рабочий процесс, мы не валим в столовую скопом, а обедаем по очереди. У остальных спецов та же ситуация, и вся смена давно поделилась на несколько стихийно сложившихся, но устойчивых гастрономических компаний. Есть таковая и у меня: наш бригадир Семен Семеныч, плюс молодежь – радист Леша Фоменко и двое прибористов, Саша Котин и Гриня Стеньков.

Сегодня я подзадержался, дольше привычного провозившись с последним нарядом, и когда влетел в столовую, вдоль прилавка колыхалась безнадежно разбухшая очередь. И откуда столько народу понабежало, ведь у всех служб обеды порознь?

–…Эй, Глеб!

Я обернулся – не имей сто рублей! – наши успели все взять и заняли уютный столик вдали от прохода.

– Спасибо, мужики, – удовлетворенно вздохнул я, заметив всего одну лишнюю порцию. – А Стенькова что забыли?

– Не волнуйся, не пропадет, – пробасил Семен Семеныч. – Он, эт самое, без вазелина куда хочешь пролезет.

Семен Семенычу сорок два года. Он женат и имеет двух дочек, старшая из которых уже учится в каком-то институте. У Семеныча густейшие черные волосы и роскошный голос; его внушительная фигура производит впечатление атлета, хотя на самом деле это совсем не так: подобно мне, сюда он подался из-за невозможности летать, страдая каким-то хитрым недугом. Но при всем при том Семеныч светлая личность, без него наша жизнь лишилась бы изрядной доли сочных красок. Молодежь уважает его, величает по отчеству: Семеныч – ветеран цеха. В свое время через его руки проходил даже наш реактивный первенец «Ту-104». Та давняя пора накрепко впечаталась в Семенычеву память; и если обычный человек, желая подчеркнуть отдаленность прошлого, говорит «до первого Указа это было» или «я еще холостым гулял», то он ведет летосчисление со времен, «когда мы служили на «сто четвертом

»». И это не пустая поговорка: при одном лишь упоминании о любимой машине Семеныч светлеет лицом, точно видит сквозь нас девушку из сладких юношеских снов…

– А где же все-таки Стеньков? – поинтересовался я, хлебая перловый суп. – Задержка на трассе?

– Выкрасть могут Гриню нашего, – протянул Котин.

– Кто?! – простодушно всполошился Фоменко.

Леша – толстый очкарик, или очкастый толстяк, в зависимости от о того, что считать главным. Он похож на заспанную сову, рассудителен до невыносимости и тоже обременен семьей, хотя моложе Семеныча почти на двадцать лет. Чтоб избежать суесловия, мы слили имя с фамилией и зовем его коротко: «Фоша». Медлительность его легендарна. Если Фоша возьмется за работу, то берегись, иностранная разведка: любой, кому не повезет очутиться рядом, успеет дойти до белого каления и захлебнуться бессильной руганью. Но зато делает он все не за страх, а за совесть, и просто незаменим, когда требуется не спеша раскопать какую-нибудь сложную неполадку.

– Кто-кто… Ясно кто, конкурирующие банды поклонниц. Перевозки и стюры… Да вон он – наблюдаю визуально!