999. Последний хранитель

— Скажите, что я могу для вас сделать? Прошу! Может, мне хоть как-то удастся исправить зло, которое я вам причинил!

— Нет, Эвхариус, спасибо. Лучше тебе не знать больше того, что знаешь. Судя по всему, тебе предстоят еще худшие потрясения, причем не по моей вине. Мы на пороге войны, Эвхариус. Мне бы очень хотелось, чтобы ее не было, но я не уверен, что мне удастся донести до людей свет, прежде чем все покроет мрак. Продолжай делать свое дело. Чем больше ты преуспеешь, тем безопаснее себя почувствуешь. Да, и разреши уехать этому юноше, Израэлю Натану, с которым я только что познакомился. С его жаждой знания и с таким именем в Риме оставаться опасно.

— Я так и сделаю, граф. Это совершенно верно. Позвольте мне дать вам хотя бы несколько монет. За свое предательство я не получил тридцать сребреников, но хочу возместить их во имя моего брата Иуды.

Джованни взял деньги и положил их в кошель.

— Спасибо, Эвхариус. Помни, что без Иуды Христа никогда не признали бы Сыном Божьим, — добавил он, улыбаясь.

— Я… подумал об этом как раз тогда, когда выдал вас. А вы что имеете в виду?

— В другой раз, Эвхариус. Думаю, мое время еще не настало. Я пошел. Шалом, Эвхариус, береги себя.

— Милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются. Шалом и вам.

— Псалом восемьдесят четвертый. Да, Эвхариус, и будь верен себе.

Прежде чем уйти из мастерской печатника, Джованни отозвал Израэля и попросил его быть начеку, если тот заметит что-нибудь странное или человека, наблюдающего за домом. Солнце уже миновало зенит. Пико надвинул на голову капюшон и ушел. Он несколько раз круто сворачивал, не имея конкретного направления, и проверял, нет ли за ним слежки. Потом направился по улице деи Трионфи, чтобы как можно скорее выбраться из Рима. Он понимал, что милицию Франческетто уже подняли по тревоге. Бегство графа из церкви Святого Духа должно было всколыхнуть давнюю неприязнь папского сынка.

Ярость Франческетто этим не ограничилась. В придачу к потере четверых людей он еще и уронил себя в глазах аретинского сборщика податей, который даже осмелился потребовать с него обратно пятьсот дукатов. Когда-то Франческетто заставил его оплатить операцию по поимке Пико, и теперь изловить графа стало для него делом чести. С капитанами он разобрался просто: пятьдесят дукатов тому, кто найдет беглеца, и по столько же плетей каждому, если до вечера тот все еще будет на свободе.

Охота началась с большим шумом в доме гостеприимного кардинала Росси, где жил граф делла Мирандола. С мечами наголо гвардейцы взяли штурмом здание, застав врасплох слуг и домочадцев, а также поэта Джироламо Бенивьени, который был немедленно арестован. Впрочем, не столько за дружбу со сбежавшим философом, сколько за то, что его застали в момент противоестественных отношений с пятнадцатилетним пажом самого кардинала.

Командир отряда велел тут же уведомить Франческетто Чибо. Он знал, что это чрезвычайно распространенное преступление с недавних пор было занесено в список особо тяжких буллой «Summis Desiderantes», и, учитывая место, где все произошло, и известность мужеложца, не желал брать на себя ответственность. Как светская рука церкви Чибо обладал властью оштрафовать, выпороть и даже убить без суда тех, кто практиковал «поцелуи в задницу», если они оказывали хоть малейшее сопротивление. Таково было предписание.

Франческетто явился на площадь Фико, когда уже начало темнеть. Гвардейцы на конях прокладывали себе путь сквозь толпу любопытных. Особо злостных им пришлось как следует стукнуть.

Дрожащий Джироламо Бенивьени упал к ногам сына Папы, умоляя о пощаде. Когда он вышел из дворца, с цепями на руках, в окружении стражи, из толпы в его белый плащ полетели комья грязи, но поэт этого даже не заметил. Он машинально бормотал молитвы, а мыслью обращался к башне Нона, явно его ожидавшей.

Франческетто испытывал некоторое удовлетворение. Охота прошла не совсем впустую.

~~~

Флоренция

Среда, 5 октября 1938 г.

Джованни Вольпе стоял перед Вильгельмом Цугелем и казался мальчишкой, которого сердитый дядя застукал на краже мармелада. Дождь ритмично молотил по крыше скверной гостиницы, расположенной на улице дель Аньоло. Старый, кое-где вытертый до дыр ковер все еще демонстрировал прежнее великолепие. Но это место было надежным, полностью под контролем режима, и стены здесь имели уши только для тех, за кем признавалось право слушать. Немец стоял, отвернувшись и глядя в окно, и курил «Мегари». Комнату наполнял терпкий дым сигарет, произведенных в итальянской Ливии.

— Время истекло, Вольпе. — (Слова «синьор» или «герр» с недавних пор исчезли из его лексикона.) — Терпение рейха и мое личное исчерпано. За последние недели ваши отчаянные пытки завладеть книгой ни к чему не привели. От имени нашего общего друга предъявляю вам ультиматум: либо вы сотрудничаете с нами в рамках договора, либо ваш труп выловят из Арно. Я достаточно ясно выражаюсь?