999. Последний хранитель

Дороги кишели разбойниками, которые вот уже больше года наперебой старались повторить подвиги легендарного Гино ди Такко.[33] Чаще всего они нападали на экипажи и пеших путников, идущих из ненавистного Рима, но кучер, получивший инструкции от Ферруччо, больше боялся встречи с гвардейцами Папы или головорезами Франческетто. Нигде не обнаружив аббата и его спутников, они, наверное, уже забили тревогу.

Последний подъем на вершину холма от виллы Святой Петрониллы вконец обессилил лошадей, которые и так устали за целый день скачки. Их темная шерсть покрылась белыми потеками пота, и на ней виднелись следы ударов кнутом. Прежде чем войти внутрь каменной загородки, окружавшей аббатство и гостиницу, Джованни и Ферруччо бросили последний взгляд на лежащую внизу долину. В тусклом закатном солнце она выглядела огромным болотом, с которого то и дело взлетали то цапля, то журавль. Птицы отправлялись на вечернюю охоту.

На вывеске гостиницы красовался черный кабан на красном поле, что плохо соответствовало мрачному облику аббатства, расположенного напротив, и представляло собой странное смешение священного и мирского. Ферруччо попросил принести им выпить и поесть в комнату. Она была рассчитана на шестерых, но спутник графа настоял, что они будут ночевать вдвоем, и заплатил сполна. Пока он разжигал огонь в камине, в дверь робко постучала служанка, принесшая графин с красным вином и паштет из ягненка и кабана. Судя по вывеске, это было коронное блюдо.

— Граф, могу я кое-что спросить? — сказал Ферруччо, вытирая соус с тарелки кусочком хлеба. — Почему к вам проявляется такое повышенное внимание? Если вы не ответите, я не обижусь, это ваше право, но мне просто любопытно.

Джованни помедлил, но этот человек ему нравился.

— Вы не поверите, Ферруччо, но меня погубило любопытство. Я ни за что не смог бы его преодолеть. Постараюсь рассказать вам все, насколько смогу. Дело во мне и в книге, которую я написал.

— В той, что вы носите при себе?

— При мне нет никакой книги.

— Граф, вы первый человек, которого я защищаю с удовольствием. Вы ловки, умны, говорите мало, никогда не болтаете глупостей и ничему не удивляетесь, словно прожили уже сто лет, хотя выглядите совсем мальчишкой.

— Благодарю вас. Я тоже восхищаюсь вашим мужеством и… возможностями.

— Но пока не можете понять, стоит ли мне доверять, ведь так? Я понимаю. Но я видел у вас маленький цилиндр, который вы так бережете, будто в нем мощи Спасителя. У него нет пробки, он не содержит жидкость. То, что там лежит, громыхает как палка, хотя и не оружие. Пожалуйста, не хотите — не говорите, но не насмехайтесь надо мной. Если бы в мои задачи входило завладеть этой штукой, то, прошу прощения, я уже давно это сделал бы. И для меня вопрос был бы закрыт.

Мирандола по достоинству оценил слова своего спутника, а тот принялся с аппетитом обгладывать истекающие жиром кабаньи ребрышки.

— В Талмуде, священной книге евреев, где изложены дискуссии между мудрецами и учителями, написано, что правы не святые, а те, кто делает нужное дело в должное время, — сказал Пико.

Ферруччо проглотил большой кусок и перешел к другому краю ребрышка.

— Интересно. Вы что, еврей?

— Нет. А для вас была бы какая-то разница?

— Разве что я отнесся бы к вам с большей симпатией.

— А вы, случаем, не из их числа?

— Нет, но бывали дни, когда хотелось быть евреем.

— Вы дали мне все ответы, какие я хотел. Теперь я кое-что расскажу вам. Но это длинная история, Ферруччо.

— У нас есть время, граф, хотя кто-то и пытается его отнять.

Джованни налил себе вина и принялся его смаковать. Как только терпкая жидкость проникла ему в желудок, душа сразу открылась.

— Постараюсь не особенно вам наскучить. Я уже сказал, что все началось с написанной мною книги. Но это не та книга, что я ношу с собой. В цилиндре находятся естественные заключения, выводы из текста, который я опубликовал несколько недель назад. Суть обеих книг изложена в девятистах девяноста девяти тезисах.

Ферруччо заинтересованно на него посмотрел. Он не понял ни слова из того, что ему сказал Джованни, и даже не пытался это скрывать.