А

В тот день с утра лил дождь. Иногда он сменялся ливнем, а изредка переходил в мелкий трусливый грибной капальщик. От нашей дачи до остановки автобуса, увозящего дачников в город, по размытой дороге нужно было пройти километра полтора. Имелись бы у меня в тот день сапоги… Пришлось идти на хитрость. А именно взять бинт и два полиэтиленовых пакета - из тех, которые по двадцать кило картошки выдерживают и страшно шуршат. Я обул ноги в пакеты, завязал бинтом и отправился по размытой проселочной дороге к автобусной остановке. Представьте себе мужчину в самом расцвете сил, с черным зонтом, в закатанных до полуколена брюках и одетых на ноги полиэтиленовых пакетах. Один чёрный, другой – голубой. Придумка оказалась удачной - можно было запросто форсировать лужи, чем я незамедлительно и занялся. Две строчки из последнего стихотворения не давали мне покоя. Не нравились. По дороге я мучил их и так, и эдак, менял слова, подбирал новые, переставлял рифмы, но строчки уперлись, что те герои партизанской войны. Даже под пытками не соглашаясь сотрудничать с оккупационным поэтическим режимом. А тут автобус... Если пропустишь, потом минут двадцать ждать следующий. Не переставая твердить на бегу последнюю из придуманных рифм, я бросился к остановке, залетел в салон, радостно выдохнул и, рассчитавшись с хмурым кондуктором, уставился в окно, продолжая думать над стихотворением. Я так увлёкся, что окружающий мир перестал для меня существовать...

     …В городе дождь уже стих. Из остановившегося автобуса, вышел мужчина в самом расцвете сил. Что-то задумчиво бормоча, он прошествовал к большому продуктовому магазину. Некоторые прохожие удивлённо оборачивались ему вслед. На мужчине были закатанные по колено брюки и полиэтиленовые пакеты, привязанные грязными медицинскими бинтами к щиколоткам…

Игорь Маранин,

1 сентября 2016 г.

А

АНГЕЛ ВЫЧИТАЕТ ГОДЫ

На небе серые разводы.

Так быстро отпуск пролетел!

Мой ангел вычитает годы,

кроша на землю белый мел.

Я из окна смотрю, как с вышки:

на снежной горке у катка

из мела лет моих мальчишки,

толкаясь, льют снеговика.

И что капризы им природы?

С горы покатят ком густой,

и заискрятся мои годы

на детских варежках зимой.

(2016)

АНИТА

День.

Дом.

Окно открыто.

За ним черёмуха цветёт.

Сидит за прялкою Анита

и песню грустную поёт.

О том, как хороши закаты

и плохи прочие дела.

О милом, что ушёл в солдаты

на четверть века из села.

О том, что сшита крепкой ниткой

их судеб алая тесьма.

О поцелуях за калиткой

и об отсутствии письма...

День.

Дом.

Окно открыто.

Куда же милый мог пропасть?

Всплакнёт за прялкою Анита,

вздохнёт и снова будет прясть.

Она не знает о могиле

в чужой далёкой стороне.

О том, что милого убили

на необъявленной войне.

Но, падая от пули прыткой

успел он вспомнить на лету

о поцелуях за калиткой

и о черёмухе в цвету.

День.

Дом.

Окно открыто.

За ним черёмуха цветёт.

Сидит за прялкою Анита

и своего солдата ждёт

2015)

АННУШКА-2012

Сидит в машине Аннушка

и ждёт зелёный свет.

На небе нет ни пятнышка

и опасений нет.

Косыночка былинная,

пальтишко - чистый драп.

А маслице машинное

на рельсы

кап...

кап...

кап..

(2012)

Б

БАБУШКА И БОГ

Платья подшивая облакам

и ветрам сплетая косы туго,

бабушка в раю по вечерам

сказывает Богу обо мне.

Он с улыбкой слушает рассказ

в небо возвратившегося друга,

он и так всё ведает про нас,

но ему уютно рядом с ней.

На лице у бабушки морщин

больше нет – она меня моложе,

но грехами тысячу причин

ей я беспокоиться создал.

Как моих былых учителей

просит Бога быть со мной построже,

чтобы там на грешной на Земле

я души своей не прогулял.

Время чертит и считает Бог –

дни бегут за циркулем по кругу.

Близок ли, далёк ли мой итог

не подскажет Он, не скажет дня.

И, вплетая от дождя струю

в косы ветрам, стянутые туго,

каждый вечер бабушка в раю

снова просит Бога за меня.

(2013)

БАБЬЕ ЛЕТО

Cентябрь решительно к утру

простился с летом,

cменив ленивую жару

холодным ветром.

И вместо радостей простых,

любимых нами,

впитали камни мостовых

хандру с дождями,

усталый и помятый вид

мужчин небритых,

размолвки, накипь от обид,

давно забытых.

Болезнью город поражён,

простужен ветром –

и он отправил своих жён

за бабьим летом:

в осенних убранных полях,

в снопах пшеницы

да в жёлтых скошенных лугах

оно таится.

Там, обжигая кожу рук

огнём рассвета,

по капле бабы соберут

в бидоны лето.

Вернувшись, тёплою щекой

прижмутся, плача,

и сложат руки за спиной,

ожоги пряча.

(2014)

БЛОШИНЫЙ РЫНОК

Под товары положив мешки,

и жару презрев, и суматоху,

на блошином рынке старики,

продают ушедшую эпоху.

А у ног их век двадцатый спит.

Кажется, дотронешься неловко –

самовар помятый закипит,

патефона заскрипит иголка.

Только чертит в небе карандаш

низко провода над головами.

Дорого ли прошлое продашь,

сваленное грудой под ногами?

На блошином рынке старики

и жару презрев, и суматоху,

разломав столетье на куски,

продают ушедшую эпоху...

(2011)

БОМЖ КРЫЛАТЫЙ

Одна лапа срослась кривою:

то ли дрался так лихо, то ли

окольцован людской братвою

отсидел ни за что в неволе.

И крыло волочится рядом,

не взлететь в голубое небо.

Голубь мира?

Да, был когда-то...

Бомж крылатый он,

голубь хлеба.

У скамейки,

у хлебной лавки,

где старушки,

где птичья Мекка,

в суматошной и шумной давке