~А (Алая буква)

— … а также Юрий Иванович Бастрыкин, депутат, представитель партии «За новое Отечество» и председатель общественного комитета при Институте развития интернета. Юрий Бастрыкин также является автором законопроекта о телемедицине, но созданного совместно с Институтом развития интернета.

Бастрыкин, к тому моменту уже успевший по-хозяйски раскинуться в кресле, снисходительно улыбается и машет рукой зрителям. Зрительный зал остервенело купает его в овациях. Аасмяэ отступает назад, доброжелательно глядит на меня, на меня наезжает камера, я ощущаю, как на моей шее всё туже затягивается петля, и настроения мне это не добавляет. А эстонка уже поет:

— … и, наконец, хорошо известный многим из вас врач … — («Врёт, я врач, многим из вас не известный.») — уникальный кардиохирург… — («И не уникальный.») — ведущий специалист телемедицинского центра Научного центра сердечно-сосудистой хирургии имени Бакулева, разработчик передовых методик Арсен Павлович Сечин.

Зрители и меня осыпают аплодисментами. Тот же, что и в первый раз, идиот снова кричит: «Браво!», а Аасмяэ глядит на меня с такой широкой и доброй улыбкой, словно только что сделала мне поистине царский подарок. Правда, её улыбка (как и аплодисменты) довольно быстро скисает, когда я в ответ всего лишь равнодушно киваю. «Давай, давай, посоветуйся со своим наушником, что тебе дальше делать?» — злорадно думаю я, с удовольствием наблюдая, как эстонка чуть-чуть, но задергалась. Но, видимо, наша Саша надолго никогда не теряется, потому что немедленно переводит улыбку из разряда «дружеских» в категорию «сугубо профессиональных» и, развернувшись к пятой камере, продолжает вещать:

— А для начала давайте посмотрим сюжет, который поможет нам разобраться, что же такое телемедицина?

В зале медленно гаснет свет. Ловлю на себе внимательный взгляд эстонских больших серых глаз, и, игнорируя его, утыкаюсь в плазму. А на экране, под заунывный китайский напев уже появляется небольшая полутёмная комната, украшенная иероглифами, веерами, фонариками и драконами, где в истоме, в окружении красных фонариков на полу раскинулась какая-то полураздетая тетка, что наводит меня на мысль о китайском доме терпимости. При этом к запястью тётки почему-то привязана длинная красная нитка, другой конец которой цепко держит в руках древний китайский старик, скорчившийся на коленках. «У старикана с теткой, видимо, не получилось, и он ей за это руку сейчас оторвёт», — ехидно думаю я.

— Ещё в незапамятные времена, — между тем начинает читать за кадром мужской сахарный голос, — китайские врачи могли, даже не прикасаясь к больному, всего лишь по биению его пульса определить характер заболевания, что и положило начало такой современной науке, как телемедицина.

«Ага, — быстро соображаю я, — старик у них, значит, врач. А тётка в истоме на полу, видимо, больная, которую никто не смеет трогать руками, кроме ее мужа. Ну-ну, и что дальше?» Пока я с интересом ожидаю, чем закончится эта телевизионный маразм, на экране, в комнате, где лежит тётка, появляется зловещего вида мужик, обряженный в золотую робу, очень напоминающую древнерусский сарафан, и с громоздким квадратным сооружением на башке, по виду очень тяжелому. Очевидно, по задумке того, кто это снимал, мужик и является тётковладельцем, поскольку при виде его тётка испуганно вздрагивает, но, спохватившись, принимает жалобно вздыхать и томно приподнимает голову. Мрачно покосившись на тётку, актер, играющий мужика, переводит взгляд на старикана и так по-свойски ему кивает, точно спрашивает: «Ну, как она?» Старик почтительно клюёт носом, встаёт с коленок и бодро трусит к мужику вместе с ниткой, забыв, что к нитке привязана тётка.

Чем в итоге закончилась эта ахинея, я так и не узнал, потому что пока я, прикрыв лицо рукой, тихо сам с собой угорал, на плазме появилась до боли знакомая мне больница в городе Осло, в которую я под новый год мотался в командировку, чтобы прочитать норвежским врачам лекцию о тетраде Фалло и которую голос за кадром почему-то упорно именовал Норвежским телемедицинским центром.