A&B

— Мне трудно было принять это решение, и даже сейчас я не до конца в нем уверен, но для тебя так будет лучше. Ты столько всего для меня сделал: вырастил, прокормил, одел, воспитал. Спасибо за все. Конечно, без тебя мне будет очень тяжело, но ты не волнуйся, хорошо? Я как-нибудь справлюсь. Все-таки не может твой сын раскиснуть, как квашеная капуста, да? Буду жить дальше, отучусь и пойду работать. Может, потом женюсь, обзаведусь детьми, а позже, может, и внуками. Ты ведь этого желал мне всегда? Счастья? Надеюсь, у тебя будет возможность увидеть это с того света, и ты будешь счастлив от этого сам. Я обещаю прожить эту жизнь так, как ты бы этого хотел. Без сожалений. И передай это маме. Она, наверно, очень волнуется, ты же ее знаешь.

Раздался стук в дверь. Слабый и едва слышный. Хиро не ответил, дверь открылась. На пороге стоял врач.

— Вы закончили? — спросил он хриплым голосом.

Хиро ответил лишь слабым кивком.

— Для процедуры отключения требуется свидетель, — продолжил врач. — Я надеюсь, вы не против, я пригласил этого парня. Он сидел рядом с палатой. — Он легким движением руки указал на Себастьяна, незаметно стоящего чуть позади.

— Не против, — механически ответил Хиро.

— Тогда начнем.

Сказав это, врач, прихрамывая, дошел до одного из приборов, стоящих рядом, и не торопясь отключил его. На самом деле он старался все сделать как можно быстрее, но возраст уже не позволял ему двигаться резво. Потому это было больше похоже на замедленную съемку. Замедленную и ужасно мучительную для Хиро. Наконец, он закончил. Наступила тишина. Абсолютная и неестественная. Замолчало жужжание и тиканье, которое воспринималось в этой палате уже чем-то само собой разумеющимся. Хиро отрешенно сидел и смотрел на отца. Беззвучно его сердце остановилось. Ничего не изменилось. Ничего такого, что так любят показывать в фильмах. Ни звука, ни писка, ни гримас боли и ужаса. Ничего. Простая, бесшумная, мирная смерть.

Врач что-то спросил у него. Он не понял. Звуки будто из глубокого тоннеля раздавались. Такие далекие и как бы никак не относящиеся к нему. Врач повторил свой вопрос, но, не поняв снова, Хиро перевел взгляд с отца на врача. Понять ему это не помогло, но периферийным зрением он кое-что заметил. Или подумал, что заметил. Легкое невидимое движение тела. Уголки губ отца дрогнули, изобразив на лице улыбку облегчения и умиротворения. Всего на миг. Хиро резко повернулся обратно, но выражение лица было такое же, как в начале.

«Показалось?»

Врач настойчиво повторил свой вопрос, Хиро и теперь не понял, но уже не старался понять. Вся реальность будто перестала для него существовать, и он, тупо не отводя взгляда, смотрел на отца. В голове не было ничего. Пустота кромешная.

Себ ответил на вопрос врача за него и стал обсуждать с ним что-то. Хиро это никак не заботило. После, договорив, он мягко схватил Хиро за локоть и вывел из палаты. Он не сопротивлялся. Сел, как ему было сказано, в такси, вышел вместе с ним около своего дома, открыл дверь, машинально разулся, снял куртку, сел на диван. Себастьян ничего не спрашивал и ничего не говорил, принес чашку чая, вложил ему в руку и ушел на кухню. Стал звонить кому-то, что-то говорить. Сколько времени прошло, Хиро не знал, да и не желал знать. Он все сидел с кружкой в руке без единой мысли в голове, не интересуясь ничем. Чай остыл, рука заныла от нахождения в одном положении. Он поставил кружку на тумбочку, лег на диван и отупело смотрел в потолок. Себастьян перестал звонить и уткнулся в книгу, лишь изредка переводя взгляд на Хиро через открытую в комнату дверь.

Утро сменилось днем, а день — вечером. На улице быстро стемнело, и, сдавшись усталости, Хиро сомкнул глаза и крепко заснул. Убедившись в этом, Себастьян тихо покинул его квартиру и направился к себе.

«19»

Шел он пешком, неторопливо гуляя по промерзшей улице. Самочувствие его улучшилось еще днем, и сейчас, понемногу проветриваясь, он приводил голову в порядок. Так хорошо он не чувствовал себя уже очень давно. В моральном плане. Он был рад за Хиро. Он смог пойти дальше, смог отпустить. И потому завидовал ему белой беззлобной завистью. Он шел и думал о тех словах, что Хиро произнес на прощанье отцу. Конечно, закрытая дверь вовсе не дает гарантии полной звукоизоляции. Он все слышал от начала до конца. В этих словах не было чего-то особенного, и назвать их изящными или лаконичными уж никак нельзя, но было в них что-то такое важное и для Хиро, и для Себа. Что-то, что отозвалось в душе Себа, заставило перевернуться камень, лежащий неподъемным грузом на душе. И он шел и думал об этом.