...А до смерти целая жизнь

Итак, пять дней назад снова очутился здесь. До сего времени был туго запряжен писаниной и даже успел съездить на новую «шабашку»… (Так весело именуешь ты те сложные и опасные задания, которые приходится выполнять!)…Добрался сюда хорошо, с хорошими попутчиками и неплохим вагон-рестораном.

В общем, самочувствие сносное, здоров, как бык, и проч. и проч.

Всем большой привет, не исключая и «божье создание Виничио».

До свидания, целую всех, ваш Саша».

«16 января.

Здравствуй, любимая!

За эти пять дней исписал столько бумаги, сколько не исписывал за пять лет учебы в техникуме (диплом не в счет). Через час еду в лабораторию приступать к своим прямым обязанностям. Оттуда письма переправлять будет чуть-чуть труднее, но ты не бойся, писать буду.

Ну когда же придет твое первое письмо?.. Когда? Не представляешь, как я жду его!

Вчера ночью был мой первый после отпуска «боевой вылет» на аварию. Все прошло хорошо, если не считать одного прямо-таки комедийного происшествия. В закрытом кузове нашей машины стоит небольшая печь, обыкновенная железная «буржуйка». Зимой при выездах мы ее растапливаем, чтобы потеплее было ехать. И вот один чудак растопил ее, а не заметил, что труба вывалилась из отверстия в задней стенке кузова. Почуяли недоброе, только когда отъехали. Сначала попытались вставить трубу иа место, потом плюпули на это занятие, поскольку в кромешном дыму чуть-чуть трудновато, сама понимаешь. Открыли два боковых окна и высунули свои головы на тридцатиградусный морозец с ветерком. Минут десять так ехали. Решили, пусть лучше носы напрочь отмерзнут, чем дым глотать. В общем, получился неплохой сумасшедший дом на колесах. Вот так.

Пока все…»

«17 января.

Татьянка, кричу ура!

Получил твое первое письмо. Оно было как награда за бессонную ночь, проведенную на срочном вызове.

Имел право спать сегодня и не мог. Читал и перечитывал письмо. И еще долго буду читать, пусть даже наизусть выучу, а читать буду, пока не получу следующее…»

Вот оно, самое первое письмо твоей Татьянки.

«Саша, здравствуй!

Да, еще не так далеко то время, когда ты был мечтой, еще ближе то время, когда ты был рядом, а что сейчас?! Сейчас нужно набраться терпения и ждать, ждать… два долгих года. У тебя возникает вполне закономерный вопрос: смогу ли я ждать? Да, я сейчас все смогу, лишь бы ты был всегда. У меня после твоего отъезда такое ощущение, как будто я что-то потеряла, наступила какая-то пустота. Мне иногда начинает казаться, что тебя не было, а был сладкий сон. И вот я проснулась, и все исчезло. Но нет, это было не видение, ты был рядом, и я, может быть первой раз в жизни, была счастлива…

Пожалуйста, не улыбайся скептически, прочитав это письмо. Просто я пишу все, что думаю и чувствую. Вот и все».

Из-за твоего плеча я вижу то, что пишешь ты, отвечая:

«…А теперь я буду ругать тебя. Скажи, ну зачем ты думаешь, что я могу «скептически улыбаться», читая твое письмо? Напрасно ты так думаешь. И напрасно боишься писать «твоя».

Да, моя!!! Я тебя никому не отдам. Никогда в жизни. Слышишь? Пиши, что ты моя, хоть я это и так знаю, все равно пиши.

Я очень рад, что тебе правится моя мама. И ты ей тоже нравишься. Я по дурости своей забыл сказать это тебе на вокзале. Мама о тебе очень хорошего мнения. Отец — тоже. Только ты не зазнавайся! Не зазнаешься?

Татьянка, скажи мне хоть раз, что я дурак. За то, что паписал двумя строками выше…

P. S.

Перечитал твое письмо и вспомнил, что не ответил насчет фотографии. Видишь ли, в чем загвоздка: я чуть-чуть поморозил щеку, и вид у меня не совсем солидный. Но уже скоро все пройдет. Не беспокойся…»

Ну конечно. Ты всегда всех успокаиваешь. И Татьянку и нас. Все хочешь, видно, представить нам твою армейскую жизнь как самое разобыкновенное житье-бытье, в котором помянутое событие с печкой — едва ли не высшее из возможных ЧП. Только теперь, когда я знаю, как все напряжено до предела и опасно в солдатской твоей судьбе, мне сполна открывается и сила твоего юмора, и сила твоего оптимизма.

Итак, ты пишешь Татьянке, что веришь ей потому еще, что знаешь: она три года берегла чувство к тебе, берегла без всякой надежды на ответное, когда ты ни о чем еще не догадывался… Но не стану забегать вперед.

«20 января.

Знаешь, мне сейчас, после всего, что случилось, как никогда, хочется жить. Странное чувство, и я не знаю, откуда оно появилось: я стал все чаще и все больше задумываться над жизнью. Не знаю, хорошо это или плохо, но так оно и есть. И еще одна странность пробудилась во мне — любовь к стихам. Сейчас в свободное время читаю, вернее, десятый раз перечитываю сборник стихов финской поэтессы Катри Вала «Далекий сад». Читаю и думаю о тебе и хочу, чтобы ты вместе со мной читала эти стихи. Знаешь, я вышлю скоро тебе эту книгу, вышлю, как только начитаюсь до умопомрачения. И даже если не начитаюсь, все равно вышлю, потому что хочу, чтобы ты ее прочитала обязательно.

И еще одну книгу читаю попутно — «Об искусстве жить». Читаю потому, что сейчас, повторяю, как никогда, хочется как можно полнее и полезнее жить.

Татьянка… Скоро ли я увижу тебя?