А если это был Он?

Все вытаращили глаза.

— В то же самое время, что и все электрические сети и даже независимые источники энергоснабжения.

Лица повернулись к министру обороны, генералу Уильямсону. Тот пояснил:

— В течение нескольких часов между компьютером президента и системами запуска ракет был прерван контакт. Доскональное техническое обследование, выполненное на следующий день, не позволило определить причину, равно как и причины, по которым отключились все электрические сети страны. Неизвестно также, почему все эти системы вновь самопроизвольно заработали без всякого технического вмешательства. Генерал Арминиус и генерал-лейтенант Хендрикс, сидящие рядом со мной, были этому свидетелями.

— По совету генерала Арминиуса я и решил вступить в контакт с… с Иисусом, — объявил Уэсли. — Мы имеем дело с некоей силой, наверняка сверхъестественной, но не менее реальной и способной полностью лишить нас средств обороны. Это, дамы и господа, должно остаться неизвестным остальному миру.

Присутствующие кивнули.

— Мы все слышали также речь того человека, который вступил с спор с Эммануилом Джозефом на равнине Ред-Буффало. Независимо от того, что с ним стало, его слова выражают чувства немалой части населения страны и даже наших избирателей. Многие и сейчас еще задаются вопросом, не является ли Эммануил Джозеф обманщиком или приспешником самого дьявола.

— И вот доказательство, — вмешался министр внутренних дел Лонгпеппер, — в президента стреляли боевики экстремистской группировки «Христианские солдаты», а члены другой организации, «Белые американские солдаты», выпустили «стингер» по президентскому вертолету. Это крайне правое крыло нашего электората.

— Крест, появившийся в небе, может быть, убедит их, — сказал президент. — Что же касается меня самого, то я глубоко убежден, что Эммануил Джозеф — точно Иисус. И я в этом не одинок.

Многие члены кабинета, и среди них вице-президент Лакет, удивленно воззрились на Уэсли. Подобное высказывание в устах президента было по меньшей мере неожиданным.

— Когда Эммануил Джозеф появился в Аппер-Сандаски и столкнулся с моим скептицизмом, равно как со скептицизмом Теда Лонгпеппера и Дика Деверса, он сам предложил представить доказательства.

Уэсли медлил, желая произвести театральный эффект.

— Из-за его спины появилась Дева Мария, — сказал он после долгой паузы.

— Дева Мария? — воскликнул Лакет.

— Моя жена и дворецкий тоже ее видели, — добавил Уэсли.

— И она сказала: «Всевышний послал его к вам, чтобы призвать вас к порядку. Он здесь по воле божественного милосердия. Выслушайте его, не уподобляйтесь тем, кто обвинил его в колдовстве. Чары вашего рассудка гораздо опаснее чар лукавого», — процитировал по памяти Лонгпеппер.

Дик Деверс кивнул.

Все знали Лонгпеппера: меньшее, что можно было о нем сказать, это то, что он не склонен к мистике.

— Тед, — спросил у него вице-президент, — вы хоть отдаете себе отчет, что вы — свидетель чуда?

— В последнее время мы были свидетелями многих чудес, — ответил Лонгпеппер.

Услышав такое признание, министры откинулись на спинки кресел.

— Я не желаю, чтобы появление Девы Марии в Аппер-Сандаски было разглашено, — опять взял слово Уэсли. — Не сразу, по крайней мере. Но я хотел посвятить вас в эту тайну, чтобы никто не заподозрил меня в том, будто я вступил в сговор с дьяволом или смалодушничал. Я не мог поступить иначе, я сделал это в интересах нации.

Это было торжественное заявление. За ним последовало другое:

— Я не хочу, чтобы Америка была уничтожена.

Фантастический характер недавних событий поблек.

На горизонте вновь замаячила ответственность.

— Теперь, — объявил Уэсли, — нас ждет трудная задача: мы должны осуществить требуемую реформу нашей политики.

Это было самое сложное.

41

«Пастор Джим Фулберт, — сказал голос ведущего, — ваши первые заявления о человеке по имени Эммануил Джозеф были довольно пылкими. Вы считали его марионеткой дьявола. Изменилось ли ваше мнение после воскресных событий?»

На телеэкране в углу кафе возникло опустошенное и встревоженное лицо пастора в каких-то неестественных тонах, что явно свидетельствовало об искусственной вставке.

Несколько клиентов, сидевших тут и там, смотрели в телевизор рассеянным или отстраненным взглядом.

— Пастор Фулберт — трансгенетический осел! — воскликнула женщина неопределенного возраста.

Двое мужчин в глубине кафе обменялись улыбками. Никто не обращал на них внимания. На одном был шерстяной вязаный шлем, на другом — бейсболка с наушниками, скрывавшими половину лица.

— Это в самом деле смущает — видеть, как ты улыбаешься, Господи, — сказал тот, что помоложе.

— Я знаю, — ответил другой, помешивая сахар в кофе и жуя первый кусок своей доли pecan pie.[81] — Люди делают из меня какое-то пугало. Отождествляют с потусторонним миром, а эта область внушает им, по-видимому, безграничный ужас. Хотя ведь у евангелистов сказано, что я был человеком, ел, пил вино, фарисеи называли меня даже обжорой, я был окружен женщинами, мне случалось быть усталым, впадать в гнев и бранить людей. Я даже Петра бранил. Правда, о том, что я смеялся, они забыли сообщить.