А если это был Он?

— По всей видимости, ICBM[90] с термоядерной боеголовкой при попадании в АПО-62 под определенным углом могла бы если не уничтожить, то, по крайней мере, отклонить его траекторию на многие тысячи километров и окончательно отдалить от земной орбиты. Но еще надо в него попасть, — добавил Кампер со вздохом.

— Сколько дней вам осталось для этого?

Кампер пригладил волосы.

— При нынешней скорости АПО-62 — шесть.

— Вы хотите сказать, — вскричал Ларри Кинг прерывающимся голосом и вытаращив слезящиеся глаза, — что если вы до двадцать пятого июня не найдете защиты, то уже двадцать седьмого может наступить конец света?

Кампер пожал плечами в знак бессилия. На целых несколько секунд на экране воцарилось гнетущее молчание, что в других обстоятельствах было бы просто немыслимо.

— Постараемся сохранять хладнокровие, — продолжил Кампер. — Пока АПО-62 слишком далеко, и, как я вам уже сказал, он слишком непредсказуем. Впрочем, мы не можем пойти на риск и взорвать его ближе чем в сорока — пятидесяти тысячах километров от Земли. Мы только увеличим угрозу, которую он собой представляет, не считая той, что добавит мощный термоядерный взрыв. Если астероид расколется на три больших куска, например массой в несколько тысяч тонн, этого будет еще вполне достаточно, чтобы каждый из них опустошил площадь, равную двум-трем штатам Америки, если говорить только об этой стране. Это миллионы погибших. Если же все три обломка упадут одновременно, то можно опасаться также возгорания атмосферы с непредсказуемыми последствиями.

Ларри Кинг глубоко вздохнул. Приговоренный к потенциальной смерти спрашивал о шансах выжить на электрическом стуле.

— Значит, вы должны попасть в него на достаточно большом расстоянии, чтобы это не угрожало планете?

Кампер отпил воды и кивнул.

— Проще говоря, наша цель не уничтожить его, а отогнать.

— И вы думаете, что за шесть дней вы успеете организовать запуск ракеты?

— Скорость одной ICBM в земной атмосфере — восемнадцать тысяч километров в час. На высокой параболической орбите, как только ракета достигнет отрыва, скорость станет, разумеется, больше. По нашим подсчетам, она должна долететь до АПО-62 меньше чем за три часа… При условии, что цель не изменит свою траекторию, — добавил Кампер с фаталистической улыбкой.

— А вы не можете запустить две ракеты? — спросил Ларри Кинг.

— При возможном скачке цели на тысячу или две тысячи километров от двух ракет, даже трех, четырех или десяти проку будет не больше, чем от одной, — ответил Кампер, улыбаясь…

Поведение землян было, наверное, беспримерным.

Можно было опасаться возмущений — ничего подобного не произошло. Сведения счетов — ничуть не больше. Приступов бреда, индивидуальных или коллективных, — они поразили только тех, кто не осознал ситуацию, поскольку бред — это чаще всего экзальтация собственного «я» в театре воображения. Для огромного большинства людей угроза окончательной отмены будущего стала философским уроком: многие люди, обычно угрюмые, вдруг начали смеяться и шутить.

В Париже администрация Эйфелевой башни с превеликим трудом выдворила одного англичанина, который хотел разбить лагерь на третьем этаже в ожидании катастрофы, чтобы взглянуть на нее свысока.

В Вашингтоне конгрессмены, собравшиеся для обсуждения бюджета, продолжили окопную войну, которой предавались уже три-четыре десятилетия. Но двадцатого июня и республиканцы, и демократы оказались не способны ни внести малейшую поправку, ни завязать малейшую интригу. После часа всеобщего молчания представитель большинства объявил замогильным голосом, что прения переносятся на более спокойное время, буде таковое настанет.

В Буэнос-Айресе многочисленные портеньос расположились на кладбищах, чтобы оказаться поближе к своим усопшим близким в финальный момент.

Поскольку уже никто не имел большой охоты к детективным фильмам, низостям реалити-шоу, порносентиментальным телесериалам и фантастическим историям о роботах в пору течки, интервью с астрономом показали телеканалы всего мира.

В девять часов утра двадцатого июня одним из немногих зрителей, видевших передачу ночью (из-за шестичасовой разницы аудитория свелась лишь к нескольким мятущимся и томимым бессонницей душам), оказался Иоанн XXIV.

«Фелипе, тебе придется решать».

Зачем он взвалил ему на плечи столь непомерное бремя?

Одиннадцать человек окружали его в гостиной личных папских покоев.

Что решать? Наказание — да; уничтожение — нет. Но астероид не насылают в рассрочку. Не является ли страх сам по себе достаточно большим наказанием?

Быть может, человечеству пришла пора. По крайней мере то, что некогда понимали под этим. Разве недостаточно красноречив тот факт, что оно больше не порождает Моцартов, да Винчи, Данте? Если дать ему выжить, то не скатится ли оно в бездну меркантилизма?

Фелипе покачал головой, словно отвечал внутренним голосам. Нет, он не позволил бы уничтожить ни Содом, ни Гоморру — и все же…

Нет, он не даст уничтожить планету, которую посетил Иисус. И искупил.