А за окном – человечество…

Затихнуть? Да откуда я такое взял? Нет, это понятие явно не про Славика. Оно, черт подери, не имеет никакого отношения к нему. Если у этого представителя человечества по какой-то мистической причине отключался поток сознания, он тогда полуобморочно лежал, завернувшись с головой в одеяло, и попеременно то скулил, то рычал или скрипел зубами.

Время смотреть сны

У моего детства было много преимуществ перед тем, какое выпало на долю Славика. Моё – пацанское, уличное. Его – сугубо квартирное и детсадовское. Я в пять лет играл в «пристеночку», «царя горы», запускал змеев на лугу и держал голубей – три самых настоящих белых турмана полгода ворковали под кроватью в моей комнате, пока я однажды не бросил их в небо, где моих птиц тотчас перехватила чужая раскидистая пёстрая стая.

Слава дома мучительно перемогался. Зато в детском саду был самым рьяным исполнителем тамошнего распорядка дня.

Последнее время Зоя особенно старательно оберегала меня от «потока сознания» Славика и его мультипликаторского фанатизма: нашим думцам предстояли очередные выборы – это хуже пожара. Партийные списки изучались как некогда сводки с фронта, кандидатуры рассматривались только что не на детекторе лжи, а слоганы к листовкам вычитывались с тщательностью, которой не предъявляли к своим произведениям даже классики нашей литературы.

Достали и меня; я плотно засел за лекцию о нравах и взглядах первых российских депутатов Екатерины Великой. Пока мысли шли хорошо, плотно. Эдакие резвые, бодрые. Одним словом,carpe diem.

Я работал, тщательно заткнув уши бумажными салфетками. Обязательно, чтобы они были слегка влажными! Тогда вёрткий визг Славика едва доставал до кончиков моих обнажённых нервов.

«…Меж депутатами тотчас началась в словах и действиях такая срамота, что маршал Бибиков, едва перекричав разгорячившихся стервецов, зачитал особое распоряжение: «Господ депутатов отныне рассаживать на таком расстоянии, чтобы они один не мог до другого доплюнуть или в лицо кулаком сунуть!» Слава Богу, просторность зала заседания Комиссии исполнить такую меру вполне позволяла».

Вдруг Зоя наклонилась и что-то прокричала мне. Я на всякий случай улыбнулся и погладил её по руке. Нежность для неё всегда была во мне.

И тогда Зоя сказала ещё громче:

– Тоня уехала в Москву!

Я почти понял её.

– Надолго? – отозвался, глядя в потолок.

– Даже не знаю…

– Так что из этого? – сдержанно вздохнул я. – Ей чем-то помочь надо?

– Только тем, что потерпеть Славика до её возвращения…

Я не сразу заценил эту фразу. Возможно, все-таки помешали бумажные кляпы. Я вытащил их с таким видом, с каким человек в эпицентре ядерного взрыва вынужденно снимает с себя противорадиационный свинцовый костюм.

Славик сердито вцепился в Зою и укусил её за руку.

– Я по маме скучаю!!! Сговорились! Вы ненавидите меня!!! И Степашка меня ненавидит! – заверещал он и внезапно исчез. Как переместился в иное измерение. Словно продемонстрировал нам эффект «нуль-транспортировки» по методике братьев Стругацких.

– Нет, ты такое не сможешь долго вытерпеть… – тихо сказала Зоя.

– А у меня есть варианты?.. – вздохнул я.

Славика мы нашли не сразу. Не так велика моя квартира, вернее, она вовсе даже мала, будучи типичной «хрущёвкой» образца гагаринского 1961 года, однако у внука Зои была природная способность уникально затаиться. Этому ещё способствовала его худоба: став к вам боком, он практически исчезал «с радаров».

На этот раз «убежищем Монрепо» ему послужил мой огромный платяной шкаф – раритет сталинской эпохи, который в те годы ошибочно, но так изысканно красиво, импортно называли поэтическим французским словом «шифоньер». Производное от chiffon, то бишь тряпка, лоскут. Ещё с тех пор в нем стойко сохранился едкий, ядовито-бледный запах убийцы моли, красных кровяных телец и обоняния на уровне профессионального дегустатора – ароматического углеводорода нафталин.

Славик стоял в этом мертвенном аромате с болезненно сморщенным от напряжения личиком и держал перед собой яростно сжатые кулачки. То есть он приготовился мужественно вступить в сражение с Бабайкой, привидениями и даже с Великой Ужасной Темнотой, в которой он своим особым детским зрением явственно видел живущие в ней своей страшной жизнью разные разности, словно с хохотом сгустившиеся из мрака.

– Выходи, Леопольд, подлый трус… – виновато усмехнулся я.

– Осторожней… Слава уже хочет спать… Я по морщинке на лбу вижу… – тихо, трепетно проговорила Зоя. – Только он всегда этому желанию дико сопротивляется. Он почему-то боится засыпания. Путает его с умиранием…

Славик заплакал так взвинчено, что мне стало не по себе. Словно шифоньер оказался на самом деле самой настоящей «Комнатой ужасов», собравшей в одну кучу все его страхи.