А жизнь так коротка!

* * *

Двое суток Леон не смыкал глаз. Боялся заснуть. Во сне он беспомощный. Три урки только и ждут, когда он расслабится. И ведь дождутся когда-нибудь...

Третья ночь в камере. Урка на соседней койке не спит. Все ждет, когда Леон заснет. Но не дождется...

Глаза закрывались, сон накатывал мощной волной. Но Леон держался. И все же под утро он проиграл бой. Заснул...

Проснулся от боли. Три закоренелых уголовника стащили его с койки, бросили на пол. Двое держали за руки, третий с силой бил по почкам. Боль невыносимая. Еще немного, и он потеряет сознание. А вслед за этим и девственность своей задницы. Он станет петухом.

Леон заорал. Не столько от боли, сколько от обиды.

И вдруг скрипнула дверь в камеру. На пороге появился сержант-надзиратель.

– Прекратить безобразие! – заорал он.

Но входить в камеру не решался.

Урки неохотно оставили Леона и разбрелись по своим койкам.

– Иди сюда! – Надзиратель поманил пальцем одного уголовника.

Тот подчинился с еще большей неохотой.

Леон видел, как сержант ему что-то передал.

Надзиратель закрыл дверь в камеру. С другой стороны, разумеется. «Коренной» сел на свою койку, развернул клочок бумаги. Значит, надзиратель передал ему какую-то записку.

Лицо урки выражало разочарование. Даже обиду. Он с неприязнью посмотрел на Леона.

– Ну чо, фраерок, моли своего ангела... Сам Граф за тебя впрягся. Подстава вышла, не вскрывал ты мохнатого сейфа. Не велит тебя трогать...

– А чего это Граф за него подписывается? – недовольно спросил второй урка.

– А вот это не твое собачье дело, – с умным видом пояснил первый. И Леону: – Живи, щегол!

Никакого Графа Леон не знал. Кто он такой, с чем его едят, неясно. Зато понятно, что здесь, в тюрьме, его слово весит больше прокурорского.

В эту ночь он спал спокойно. И в следующую тоже...

* * *

– Леон, милый, ну, одумайся. – Олеся смотрела на него умоляющим взглядом.

Эх, если бы дотянуться до этой сучки, пережать руками ее кингстоны! Но нельзя! Их разделяет решетка...

Вторую неделю он под следствием. И вторую неделю Олеся ходит к нему. Одуматься просит. Хочет забрать свое заявление. В обмен на печать в паспорте. Но теперь она точно этого не добьется...

– Шла бы ты отсюда, а?

Больше ничего он не мог ей сказать.

Женщина-следователь глядела на нее сердито.

– Итак, вы хотите забрать свое заявление? – Ее тон был сух и неприятен.

– Да, хочу, – тяжело вздохнула Олеся. – На самом деле все не так, как я написала...

– А как?

– Мы дружили с Леоном. Но он хотел меня бросить. И тут на меня нашло. Я разыграла спектакль, позвонила родителям...

– Зачем вам все это?

– Женить на себе хотела...

– Вы мне этого не говорили, – сверкнула глазами женщина. – Ваши действия можно квалифицировать как шантаж. Вы сами можете попасть за решетку. Лет пять вас устроит?..

Внутри у Олеси все перевернулось. Неужели все так далеко зашло?

Да, она очень любила Леона. Готова была на все, лишь бы оставить его себе. Даже в тюрьму его посадила. Но он не хочет жениться на ней. Он презирает ее. Они никогда не будут вместе... Она поняла это, поэтому хочет забрать заявление. Пусть Леона освободят... Но тогда посадят ее саму... Ей стало страшно.

– Я не хочу сидеть в тюрьме, – побледнела она.

– Я тоже так думаю... У меня были ваши родители. Они просили меня наказать преступника...

– Но Леон не преступник. Он не насиловал меня...

– Но вы же спали с ним?

– Да...

– А сколько вам лет?

– Семнадцать...

– Вот видите, вы еще несовершеннолетняя. А это знаете как называется?

– Как?

– Совершение развратных действий с малолетними... В общем так, заявление вам не отдаю. Если вы будете настаивать, я добьюсь возбуждения уголовного дела с целью привлечь вас к ответственности. Вы меня понимаете?

– Да...

– Тогда не смею больше задерживать вас...

Олеся выходила из кабинета, не чувствуя под собой ног. Больше всего на свете она хотела бы сейчас умереть...

* * *

Не раз смотрел Леон фильмы про героическую милицию и негодяев-жуликов. Видел на экране и преступников, сидящих на скамье подсудимых. Иной раз представлял себя на их месте, и ему становилось жутко.

И вот суровая действительность посадила на это страшное место его самого.

Олеся, потерпевшая и главный свидетель обвинения, отсутствовала. Леон уже знал, что вчера вечером она наглоталась таблеток какого-то снотворного. Хотела покончить с собой. Но не вышло. Чуть-чуть не хватило дозы. Сейчас она в тяжелом состоянии в больнице. Давать показания она сможет не раньше чем через месяц, а то и два.

Но прокурор так долго ждать не хочет. Ему бы побыстрее закрыть дело и сдать его в архив. И для этого Олеся, оказывается, вовсе не нужна. Есть ее заявление, протокол допроса, а потом еще в качестве свидетелей выступили родители потерпевшей. Да и чего тут мудрить? Вина подсудимого не вызывает сомнений. Дружил с девчонкой, склонил к сожительству. А ведь она несовершеннолетняя – это ясно как божий день. В завершение всего подсудимый изнасиловал несчастное дитя. Родители потерпевшей дали показания в суде – этого хватило, чтобы разрушить хрупкий бастион защиты.

Суд удалился на совещание.