А зомби здесь тихие

Третьей башне крепко досталось. Один ствол был свернут вбок, алели раскаленными закраинами несколько пробоин. По башне метались языки пламени: горела покрывающая броню краска. Пожарная команда разворачивала шланги. Червивый направил медный раструб в сторону открытого люка. Вход в башню был задымлен, из мглы кто-то тянул руки.

Вражеский снаряд шарахнул рядом с кораблем. Грязная вода перелилась через фальшборт. Зашипела, заклокотала, испаряясь. Горячий туман на несколько секунд застелил палубу. Я, прикрывая лицо руками, поплелся к башне, в которой ждали раненые комендоры.

Над головой что-то фыркнуло, поток воздуха сорвал фуражку-начерепушку и швырнул ее в пламя. Грохнуло так, что мои барабанные перепонки на время утратили способность реагировать на звуковые колебания. Наверху вспух огненный шар, средняя труба со скрежетом завалилась и, осыпав палубу искрами, упала за борт. Я спрятался за кнехтом и сделал это вовремя, потому что огненная стрела следующей ракеты пронеслась над мостиком ходовой рубки и легла перед входом в третью башню. Пожарную команду смело, словно лавиной.

В какой-то миг я растерялся. Было непонятно, что делать дальше. Ясно, что в башне не осталось ни одного мертвого, все комендоры превратились в прах.

– Браток! – услышал я хриплый голос.

Я завертел головой, но никого не увидел. Затем поглядел под ноги…

Матерь божья! От Червивого осталась лишь голова, шея и кусок ключицы.

– Браток! – Червивый глядел пустым взором в закопченные небеса и едва-едва шевелил губами. – Избавь от мук бесперспективного существования! Брось за борт… Пусть в акульем желудке найду успокоение…

У меня перехватило в горле. Обеими руками и с превеликой осторожностью я поднял голову друга.

– Бывай, Обглоданный… – попрощался Червивый. – Жаль, не плясать мне на твоей свадьбе, братка.

Я прижал голову Червивого к груди.

– Прощай, друг! Будь проклята эта война! – В тот миг мне были одинаково противны и живые, и покойники. Как ни странно, но оказалось, что и умершему человеку есть что терять. Если, конечно, в его тухлом теле имеется немного совести и чести.

Я бросил то, что осталось от Червивого, за борт. Но то ли из-за качки, то ли из-за моей растерянности, голова, не долетев, упала на палубу. Выражение лица Червивого сменилось с возвышенно-одухотворенного на взбешенно-недоуменное.

– Вот сука! – ругнулся он. – Ты это специально сделал, да? Издеваться над инвалидом войны вздумал?

Пока не случилось беды, я подхватил голову Червивого и торопливо перебросил ее через фальшборт. Только после этого я осознал, что меня какое-то время монотонно зовет Неткусков.

– Напарник… Напарник…

– Ну, чего тебе? – вспылил я.

Неткусков, сидя на комингсе, пытался приладить оторванную руку к культе. Его прожженная во многих местах форменка дымилась.

– Как думаешь, – спросил он, – если скотчем примотать… – Он поднял на меня полные грусти глаза. – Или лучше степлером пришпандорить?..

Отпихнув Неткускова с порога люка ногой, на палубу вышел заместитель командира по работе с личным составом. Поверх мундира мертвый офицер надел бронежилет, на лакированном черепе сидела каска. В зубах заместитель командира сжимал трубку, а в руке – пистолет Макарова.

– А! Обглоданный! – узнал он меня. – Как служится, матрос второй степени разложения?

– Рад стараться! – незатейливо ответил я, встав во фрунт.

– Дракула! – похвалил офицер. – Упырь! Дуй в арсенал за автоматом! Сейчас на абордаж пойдем. Третью степень разложения тебе зарабатывать.

– Как – на абордаж, товарищ лич-капитан второго ранга? – снова опешил я. – Мы ведь не морские пехотинцы.

– Ты – на флоте, мертвец! – заместитель командира ткнул мне в лицо дулом «макарыча». – А значит, ты – и морской пехотинец, и матрос, и молочница с пастушкой, если так прикажет командование. Все идут на абордаж! Даже я!

– И я! – На палубу вышел мумии-лейтенант Гробушко, вооруженный «калашниковым». Кок не пожелал или не посчитал нужным переодеться. Я понял, что он собирается идти в атаку в белом поварском кителе.

– И я! – раздался зычный голос темнокожего боцмана. Он тоже выбрался на палубу. На плече – ручной многозарядный гранатомет «ГМ-94», правый глаз – болтается на стебельке.

– Ну, и я с вами! – Неткусков несколько раз взмахнул оторванной рукой, точно саблей.

– Тем более, – расщедрился на объяснения заместитель командира, – остальные корабли флота или плавают кверху килями, или уже лежат на дне. На плаву остались только мы и «Лавкрафт». «Уроборос», благодаря бронированной шкуре, смог подобраться к цели на абордажную дистанцию.

– Вот оно! Глядите! – затаив отсутствующее дыхание, проговорил Гробушко.

Я обернулся. Через миг клубы дыма, которые заволакивали горизонт, поредели, а затем растаяли вовсе.

«Непотопляемый»… Последний оплот живых…

Островок, залитый фортификационным бетоном. Он очень похож на кусок дырявого сыра. И дыры эти – следы от многочисленных артиллерийских попаданий.

Но ни одно из этих попаданий, насколько я мог судить, не причинило бетонному форту более или менее серьезный урон.