Режиссёром его прозвали ещё в школе, когда он организовал любительский драмкружок и с помощью нескольких товарищей (включая юного Профессора) поставил собственноручно сочинённую инсценировку «Трёх мушкетёров» Александра Дюма. С тех пор много воды утекло. Режиссёр слегка постарел, немного потускнел, чуток «раздобрел», малость разбогател на продаже CD и DVD, но в душе остался всё тем же мальчишкой, мечтающим о кино. В его двухуровневой элитной квартире была отдельная комната, где висел настоящий киноэкран, стояли кресла для зрителей, к потолку был прикреплён проектор, а под проектором – в стеклянной витрине – чудовищно дорогая профессиональная кинокамера и стопки кассет с киноплёнкой. Каждый вечер Режиссёр заходил в эту комнату, обитую карминного цвета панелями, открывал стеклянную витрину, нежно, как спящего ребёнка, брал в руки кинокамеру, любовно оглядывал её, ощупывал, что-то поправлял, подкручивал… и клал на место. Он не снял ею ни единого кадра. Но каждый вечер мечтал о том, как и что он будет снимать. Он видел свои неснятые фильмы так ясно, что мог описать малейшую деталь, штрих, нюанс… Он единственный зритель, который их видел.
Когда ему позвонил Профессор, он сидел в ресторане с барышней, увлечённо рассказывая ей о румынском кинорежиссёре Серджиу Николаеску. Барышня смущённо опускала очи в тарелку с сёмгой и время от времени потягивала белое вино. Она явно была не в своей тарелке. Режиссёр не умел общаться с женщинами. Он их отпугивал своей показной напористостью, безапелляционностью суждений, цинизмом. Профессору всегда казалось, что его товарищ просто боится женщин.
Вот и сейчас, поднеся сотовый телефон к уху, Режиссёр, вместо обычного приветствия, гаркнул так, что барышня поперхнулась:
– Хайль Гитлер, герр Геббельс! Я слушаю… Гуд!.. Я воль… Мой «Мерседес» к вашим услугам… Мы сделаем это во имя Великой Германии!