Аббатиса

Уста, что не говорят, глаза, что не видят, руки, что не осязают, ноги, что не ходят, и она не издает голоса гортанью своею[42]. Се, грядет, грядет.

Последние времена: море вздымается, море опадает, чудища с ревом выходят из моря, вода горит, деревья сочатся кровью, земля трясется, рушатся дома, холмы обращаются в пепел, люди спасаются бегством, восстают кости усопших, звезды падают с небес, небеса и земля горят, и земля выпускает покойных праведников на небеса на суд, ибо грядет суд.

Оленуха горит белым пламенем в потоке холодных вод, мать, королева, корона ее – рога ее.

Дочери, приготовьтесь, ибо настают последние времена.

Как больно дышать.

Она бессильна защитить своих дочерей, она вскоре возблагодарит Пресвятую Деву за Ее дары, она будет молиться за дочерей, вскоре она возляжет подле своей матери, согреет ее холодное тело своим теплом, с любовью коснется ее черных кудрей.

Соборование.

Сделали все, что возможно, с тем, что есть.

Она видит женщину в ящике.

Нет, это она женщина в ящике. Она ускользает от мечей, что вонзаются в него со всех сторон, она изгибается в темноте, чтобы новые мечи не ранили ее, беспощадные, острые, каждый меч холодит ее тело, но ни один не рассек кожу до крови.

Да. Вот так она и жила.

Пойте библейские песни.

Мой виноградник у меня при себе[43].

Мари жаждет его, жаждет его, тянется к нему всем телом, золото, райская музыка, освобождение. Узреть Бога, Он не разделен натрое, Он един. Бог един, и Он женщина. У нее была вечность общины, с нее довольно.

Беги, возлюбленный мой[44].

Быть по сему, думает она. И становится по сему.

Похороны торжественные, поминки пышные; обитуарий[45] возвращается с такими обильными похвалами аббатисе Мари, что становится ясно: ни одну женщину из духовенства не вспоминают с таким почтением. Мари великая, могущественная и в смерти, и слава ее вселяет страх в души даже тех, кто не знал ее лично.

Немногие из живых еще помнят, в какой бедности жило аббатство до того, как Мари взяла его в свои руки, лишь Года, Руфь да Лебединая Шея, бывшие новициатками вместе с Мари. Три пожилые монахини за поминальной трапезой рассказывают истории: чума за одну неделю унесла четырнадцать монахинь, Года своим телом закрывала последнюю дойную корову от четырех обезумевших от голода сестер, они явились с кухонными ножами, чтобы заколоть и съесть скотину; рассказывают, как ели жареную репу – жалкое угощенье, – как умирали от голода девочки-облатки. Мари, высокая, тощая, точно цапля, с шумом выехала из леса на своей боевой лошади, больные голодные монахини наблюдали за нею, укрывшись за ставнями, и до того Мари была не похожа на спасительницу, что сестры расплакались из-за разбитых надежд.

Новициатки улыбаются еле заметно: старухи, конечно, праведны и честны, но кто им поверит, если летом сады изобилуют растительностью, пчелы кружат над цветами, виноградные лозы под поющими изваяниями, яблони гнутся под тяжестью плодов, свиньи, овцы, козы, куры, коровы.

Мари хоронят под каменными плитами главного алтаря часовни, на самом почетном месте. Поговаривают о причислении к лику святых. Вечерами вилланки стекаются помолиться на могиле Мари, ходят слухи, будто она исцеляет жировики, сломанные руки, гноящиеся зубы.

Восемь ночей после того, как Тильду выбрали аббатисой, она спит беспокойно и просыпается с ощущением, будто сердце ее вот-вот выпрыгнет из груди; на девятую ночь, пробудившись с тревожным чувством, она поднимается и идет помолиться в часовню.

Она оставляет свечу на престоле, преклоняет колени в алтаре, но ей неуютно, мысли ее разлетаются. Тильда ловит себя на том, что рассматривает настенные росписи, они пляшут в тусклом свете: Апокалипсис, Страшный суд, Мария Магдалина с распущенными волосами до пояса и длинным лошадиным лицом. Золотое сияние заливает лик Девы в Благовещении. Откровение, двуликая вавилонская блудница верхом на драконе.

Вдруг холодный ветерок овеял ей шею, словно дыхание стоящего рядом. Кто-то или что-то в нефе за ее спиной. Тильда сглатывает, руки ее дрожат, она медленно поднимается, читая молитву. Тянется к свече, но стоит ей дотронуться до подсвечника, и пламя гаснет. Над ее пальцами в темноте вьется дымок.

Собравшись с духом, Тильда оборачивается и видит мерцание ровно над тем местом, где под каменными плитами покоится Мари. Тильда точно знает, что видит дух старой аббатисы, хотя позже усомнится: может, это отблески лунного света на листьях дуба падали сквозь окно, и отраженный свет дрожал в воздухе?

Аббатиса Мари была очень честолюбива, нетерпелива, порой с трудом сдерживала ярость, но никому не желала зла, аббатиса Тильда проработала рядом с нею двадцать с лишним лет и отлично это знает. И стоит ей подумать об этом, как страх ее улетучивается. Душа ее успокаивается.

Она направляет стопы свои к тому, что ее потревожило, но мерцание ускользает и вновь вспыхивает поодаль. Тильда следует за ним на двор, холодный ветер колышет черноту деревьев, по дорожке, усыпанной прелой падалицей, в дом аббатисы.