Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла

В то, что эта любовная связь повлияла на всю его дальнейшую жизнь, мы со своей стороны решительно отказываемся верить. Вернее было бы сказать, что его умонастроение повлияло на увлечение. Ему вообще было свойственно всегда стремиться к недостижимому. Если бы он все-таки женился на этом своем кумире, сделал бы по отношению к ней тот же вывод, какой делал в отношении всех своих более удачных увлечений:

Прием из жизни взятый, не из книг!Но многое теряет без возвратаКто овладел им. Цели ты достиг.Ты насладился, но чрезмерна плата.

Чайльд Гарольд, Песнь I, 35[671] [672]

Всю свою жизнь он стремился к тому, чего не мог достигнуть. Он подбирал далеко не самое лучшее из того, что оказывалось на его пути волею обстоятельств, и довольствовался горничной, не сыскав взаимности у Елены, которая по-прежнему оставалась желанной, ибо была недоступна. Как говорит греческий поэт:

Свинья, имея один желудь[673], хочет получить и другой,А я, имея прекрасную дочь, хочу получить и другую.

В этом мироощущении нет ничего необычного, равно как и в заблуждении человека, считающего, что одно подобное разочарование отразилось на всей его жизни. Необычность Байрона не в этом, но в том, что он нашел человека, который в это поверил.

Что же касается круга чтения лорда Байрона в Харроу, то мистер Мур позволяет себе пару отступлений, посвященных классической литературе, что, особенно если вспомнить его эпикурейство и некоторые соображения на этот счет[674], наводят на мысль о лисе и винограде.

В 1805 году лорд Байрон был переведен в Кембридж, в колледж Святой троицы. В 1806 году, когда он гостил у матери в Саутвелле, что-то так взбесило ее, что она воплотила свой гнев в кочергу и щипцы для угля. От этой Юноны и ее смертоносных орудий он бежал в Лондон, после чего всю жизнь старался держаться от нее подальше.

В 1807 году он издал небольшой том стихов[675], предназначенных для узкого круга друзей. Поскольку тема эта представляется мистеру Муру необычайно интересной, к тому же совершенно безопасной, наш биограф уделяет ей весьма значительное место. Он также подолгу распространяется о спортивных успехах своего героя, о его неосведомленности в лошадях, любви к собакам и огнестрельному оружию, о его вере в ясновидение, привидения и прочее; о его боязни растолстеть, о его комплексах, вызванных хромотой, о его разнообразном чтении, о том удовольствии, с каким он, отвлекаясь от академической программы, читал «Сказки Матушки Гусыни»[676], купленные у уличного торговца. Res memoranda novis annalibus[677].

Автором приводится также длинный список книг, которые лорд Байрон прочел к тому времени, то есть к ноябрю 1807 года. Список этот весьма обстоятелен, в особенности что касается книг по истории. Мистеру Муру кажется, что мало кто из студентов так много читал, — и в этом мы не можем с ним не согласиться, хотя и не без существенных оговорок. Ведь то, что многие называют чтением, зачастую оборачивается лишь мимолетным пролистыванием — именно так, по всей видимости, «читалось» большинство из приведенных здесь книг. «Бесчисленное количество греческих и латинских поэтов». По крайней мере, к этому заявлению нельзя не отнестись скептически. Если бы Байрон прочел хотя бы десяток греческих поэтов, он никогда бы не допустил такой нелепой ошибки, с какой мы сталкиваемся в «Дон Жуане»:

Реки морской живые берега,Дворцами испещренные богато...Песнь V, 3[678]

Он говорит в Примечаниях на «реки морской»: «Это выражение Гомера вызвало много критических замечаний. Оно не соответствует нашим «атлантическим» представлениям об океане, но оно вполне применимо к Геллеспонту и Босфору, поскольку Эгейское море все усеяно островами».

Нам неизвестно, кого имеет в виду автор, говоря, что это выражение часто критиковалось, однако человек, который прочел «бесчисленное количество греческих и латинских поэтов», не мог не знать, что в соответствии с представлениями древних Земля находилась в центре Мирового океана и что моря были лишь его излучинами. Об этом можно судить хотя бы по щиту Ахиллеса — чтобы не вдаваться в более специальные источники. Мировой океан обтекал щит по краям, а Земля, которую он окружал, изображалась в центре.

Ἐν δέ τῖθει ποταμογο μεγα᾽σθένος ΩκενοἶοἌντυγα πάρ πυμἄτην σακεοςπυκα ποητογο[679]

«Hic utique manifestum fit, — говорит Хейне[680], — auctorem voluisse orbem terrarum in clypeo esse adumbratum»[681].