Нестеренко Юрий

Абстиненция

Джордж Райт

Абстиненция

Больше всего на свете Питер Джордж Вейнард любил читать.

Собственно, в его жизни было два устойчивых больших чувства: любовь к книгам и нелюбовь к людям. Первое было сильнее, зато второе проявилось раньше. Еще до того, как маленький Питер научился не просто складывать буквы в слова, но и погружаться целиком в описываемый этими словами мир, он уже смущал своих родителей, наотрез отказываясь ехать в одном лифте с соседями по дому. Разумеется, в условиях большого города подобное недоверие ребенка к чужим можно только приветствовать; однако Питером двигала вовсе не осторожность, а именно неприязнь к этим большим, скучным и, как тогда уже начал подозревать мальчик, чрезвычайно глупым существам. Он не ждал от них ничего хорошего; даже если они угощали его конфетой (разумеется, с согласия миссис Вейнард), то лишь затем, чтобы услышать в ответ его "спасибо", точно он был дрессированной собачкой (они обожали собачек и прочих безответных тварей; вообще удивительно, до чего сходно люди относятся к детям и домашним животным - в любом парке каждый вечер можно услышать "Иди к мамочке!", адресованное какой-нибудь болонке). То, что они сами были глупыми, составляло еще полбеды: хуже, что они и его, Питера, считали глупым и вели себя с ним соответствующе, задавали глупые вопросы и учили его глупым правилам, лишенным всякой целесообразности. Питер не знал еще слова "целесообразность", но прекрасно понимал, что нет никакого смысла разговаривать, если тебе нечего сказать; отвечать на вопрос, заданный без всякого интереса; здороваться с теми, до кого тебе нет никакого дела и кому нет дела до тебя. От них, этих скучных существ с их бесконечными разговорами, в которых они обсуждали друг с другом очередной телесериал или перемывали косточки себе подобным, исходили все запреты и ограничения: из-за них нельзя было бегать по квартире, громко кричать, ложиться спать и вставать тогда, когда хочется, а не когда они велят; из-за них надо драть волосы расческой и вообще "выглядеть прилично", чтобы им было приятно на тебя посмотреть, в то время как их совершенно не заботит, приятно ли тебе смотреть на них. Они ерошили Питеру волосы и целовали его, а бедный мальчик лишь украдкой морщился, не решаясь сказать, как ему противно.

Таково было отношение юного Вейнарда к взрослым; однако когда он пошел в школу, то понял, что дети гораздо хуже. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ведь это были их дети. Визгливые, глупые, жестокие. Питер рано понял, в чем состоит основное отличие ребенка от взрослого: если взрослый хоть как-то прячет темные стороны своей натуры под пленкой пусть лицемерных, но все же общепринятых правил, то жестокость детей не сдерживается и не ограничивается ничем. Питер учился лучше всех в классе и к тому же не отличался физической силой: нетрудно догадаться, что он стал желанной мишенью детской стаи. Мысль о том, что эти скудоумные троечники, эти ничтожества, считающие, что часами гонять мяч - это интереснее, чем читать, дразнят его, Питера, была настолько нестерпимой, что он мгновенно выходил из себя, к великой радости малолетних садистов. Впрочем, сам Вейнард тоже не был паинькой: он не только с интересом отрывал насекомым лапки и крылышки, наблюдая за их агонией, но и регулярно принимал участие в травле своих одноклассников, как только стая избирала себе новую жертву. Его оружием были не кулаки, а интеллект: чрезвычайно обидные насмешки, дразнилки в стихах, карикатуры, которые он рисовал с большим умением. Не раз Питер с удовольствием наблюдал, как очередной его враг ревет в голос, размазывая сопли и слезы по красному лицу; однако нередко объектами его издевательств становились и те, кто никогда не причинял ему зла. Но даже и тогда Питер не чувствовал себя частью стаи - она была лишь его орудием, позволяющим оттачивать остpоумие. Постепенно он все более противопоставлял себя стае, толпе, коллективу, обществу; он старался все более дистанцироваться от них, минимизировать, по мере возможности, свое общение с Чужими. Задолго до того, как он впервые прочел Сартра, Вейнард пришел к тому же выводу, что и теоретик экзистенциализма: ад - это Другие.