Абсурдная история (СИ)

  Владимир Игоревич явился в назначенный час и с удовлетворением констатировал, что стол для процедуры чаепития был сервирован с изысканностью, делающей честь хозяйкам. Он принял приглашение занять место за столом и вскоре уже смаковал ароматную смесь лучших, как утверждали старушки, сортов чая, оставляющих приятные вкусовые ощущения во рту и бодрящие весь остальной организм. Печенье и конфеты, поданные к чаю, восхитительно разнообразили великолепный букет вкусов, доставляя истинное удовольствие от приема тонизирующего напитка. К тому же гостеприимные дамы, кое-что повидавшие в своей длинной жизни, оказались интеллектуальными собеседницами и прекрасными рассказчицами.

  В приятной беседе за чаепитием прошло некоторое время. Вдруг, Тюляев стал ощущать, что с его организмом стало происходить нечто невообразимое и недоступное разумному толкованию. И главное, предпосылок для подобных физиологических проявлений не было никаких. Но, тем не менее, по непонятным причинам его половой орган стал проявлять первые признаки сексуального волнения, как если бы он натощак проглотил несколько таблеток "Виагры" подряд. По зрелому размышлению, несвоевременное и не к месту возникшее сексуальное возбуждение не имело под собой никаких оснований, поскольку сидящий напротив антиквариат хотя и был женского пола, но подобных сексуальных проявлений вызвать не смог бы, даже после приема водки, не говоря уже о каком-то слабом тонизирующем напитке.

  Но факт оставался фактом. Половое влечение совершенно безосновательно нарастало, словно снежный ком, катящийся с крутой горы, и грозило превратиться в лавину, погребя под собой все тюляевские представления о порядочности в сексуальных отношениях между людьми различных возрастных категорий. Давно он не испытывал подобных проявлений даже в присутствии молодых сексапильных девиц. Степенный разговор о диетах, сплетни о квалификации местного медперсонала, затеянного бабушками, Игоревич слушал в пол-уха, поскольку испытывал совершенно другие, не к столу будут помянуты, чувства. Он с удивлением констатировал некоторую не совсем нормальную перестройку своего организма - от полного душевного расслабления в начале чаепития до агрессивного сексуального всплеска к концу мероприятия.

  Его половой орган, которому было тесно в узких объемах брюк, рвался наружу, грозя превратить в клочья тонкую джинсовую ткань и обрести свободу. Тюляев был напуган подобной перспективой. С одной стороны, это могло испугать старушек, а с другой - привлечь их нездоровое любопытство к подобному неадекватному проявлению чувств, при проведении совершенно безобидного мероприятия. Тюляев не хотел первого и опасался второго. Организм его разрывался между животным желанием и уважением к старости. Когда терпеть, уже не было никакой мочи, он попытался откланяться, чтобы немедленно на трех ногах ускакать в глухую ночь и удовлетворить неконтролируемую похоть быстро-быстро, отыскав подходящую для этого дела партнершу.

  Но дамы удерживали его за столом под разными предлогами, напирая на то, какой он приятный собеседник, да и вечер, мол, только начался. Переполненный гормонами до краев как графин компотом, Тюляев, для которого традиции гостеприимства всегда были священными, остался страдать в обществе, где не в состоянии был погасить остро возникшую потребность, ставшую в его теперешней жизни главной. Бабушки же, как назло, от обычных сплетен и нейтральных тем стали переходить к некоторым пикантным подробностям из жизни обитателей пансионата. Со ссылкой на конфиденциальность, поведали отупевшему от желания Тюляеву, кто чьи номера посещает по ночам и на какое время там остается, при этом делая недвусмысленные предположения о цели и характере подобных визитов.

  Прозрачные намеки на недвусмысленные отношения разнополых обитателей пансионата вызвали у обладающего большим и красочным воображением Владимира Игоревича такой выброс тестостерона, что он обалдел от вожделения и стал коситься на старушек оценивающим мужским взглядом. Тюляев, как червяк, разрезанный лопатой, разделился на две половины. Нижняя требовала удовлетворить внезапно возникшую потребность, особо не отягощаясь правилами приличия, верхняя, хотя и была одержима той же мыслью, не могла переступить через устои, в силу которых, собственно, и можно отделить человека от животного.