AD

Павел Борисович не спешил трогаться, закурил в машине. И мысленно язвил, отыгрываясь за свое поражение в «А.Д.»: «Спутник у него сломался… Навигатор глючит… Ишь ты, космический путешественник! Башка у него глючит, а не навигатор. Мужик вроде, а хуже блондинки. Главное, номера питерские, вроде местный, а по городу ездит с навигатором. До чего дошли! Вот отупели! С этими прибамбасами у людей скоро совсем мозги атрофируются».

Выехав со стоянки, следователь, отвлекаясь от неприятных мыслей про подполковника из службы безопасности «А.Д.», продолжал думать об ориентации на местности.

Человек должен ориентироваться там, где живет. И это не только практическое удобство. В ориентации на местности есть нечто мистическое. Чтобы быть в гармонии с любым ландшафтом, будь то степь или большой город, чтобы ландшафт вместил тебя в свое лоно, нужно вместить ландшафт в свое сознание. Если ты живешь в Петербурге, Петербург должен жить в тебе. Только тогда ты живешь в Петербурге. Иначе ты вечный гость, приезжий, чужак.

Принцип каббалы: микрокосм вмещает в себя макрокосм, микрокосм равен макрокосму.

Когда Катаев учился в университете, студентам юридического факультета предлагали на выбор две программы занятий физкультурой. Лыжи или спортивное ориентирование. Спортивная база университета находилась среди лесов и холмов, в Кавголово. Приходилось ездить туда раз в неделю на электричке.

Большинство сокурсников Павла выбрали лыжи, рассуждая так: снег лежит не круглый год, когда снега нет, – будем играть в футбол или вообще забьем на физкультуру.

Юный Катаев записался на спортивное ориентирование и бегал по холмам, высунув язык, с компасом в руке.

Компас – это тоже костыль для слабого разума, вроде нынешних навигационных устройств в автомобилях. Но в лесу иначе трудно сориентироваться.

А в городе… Катаев признался себе, что сам тоже хорошо ориентируется только в своем Красносельском районе, по памяти, и в центре. На Просвете приходилось доставать карту. Иначе не разобраться, все кругом одинаковое, никаких ориентиров.

Для того чтобы ориентироваться, нужны ориентиры.

В историческом центре они есть: с любой точки виден шпиль Адмиралтейства или верхушка Исаакиевского собора. То, что архитекторы называют – доминанты. Они для того и были построены, так и задуманы, чтобы житель связывал с ними свое местоположение в этом городе, в этом мире. И с ними помещал город в ум свой и сердце свое.

Новые люди собираются построить в городе новые доминанты – башни офисных центров. Им нужно изменить сознание жителей. Убрать купола соборов и минарет мечети у Горьковской или заслонить другими высотными зданиями.

Когда на горизонтах северной столицы появятся новые доминанты, это будет новый город.

Если в уме будет нарисовано не «лицом к Адмиралтейству, второй переулок справа, к Исаакию», а «налево от Большой Стеклянной Башни Подземного Колдуна и до Развратительно-Торгового Центра» – все, Петербург кончится.

Советская власть возвела новую Москву и создала новый тип человека – человек-москвич, построив септаграмму[3] из новых доминант.[4]

С Петербургом все еще проще и легче. Потому что Петербург – искусственный город на ненастоящей земле, под воображаемым небом. Перспективы города лишены естественных ориентиров, на которые сознание человека может сделать коррекцию, если вдруг обстановка поменяется.

В Санкт-Петербурге люди ориентируются в своей дороге к искусственным объектам только по другим искусственным объектам. Если колдун повернет весь город против часовой стрелки вокруг оси Шпиля, никто ничего не заметит.

Катаев всю свою жизнь прожил в Ленинграде и Санкт-Петербурге, он даже не подозревал, что бывает как-то иначе.

Но мы знаем, что, если встать лицом к северу, спиной к югу, справа будет восток, а слева запад. Мы помним, что наш сад выходит на восток, мы видели по утрам, как над цветущими сакурами поднимается румяное солнце. Мы помним, что наша опочивальня обращена окнами на запад и летними вечерами ловим последний луч тонущей в окоеме багровой звезды.

В сумерках мы знаем, где на небе искать три первых звезды, возвещающих окончание поста, и откуда смотрится месяц.

И еще – солнце.

Главное – солнце.

А ночью луна и звезды.

Ничего этого нет в Петербурге.

Солнца нет, нет луны и звезд.

На самом деле они есть, наверное, но не видны в Петербурге, скрытом от неба плотным войлоком низких сырых облаков всегда, в любое время года. Говорят, такая же погода на Венере: всегда облака.

И только когда на Венере ураган разметает тучи, в небе над Питером появляется крохотное оконце, в которое смотрит Бог.

В городе Санкт-Петербурге все люди атеисты. Потому что не могут верить в Бога люди, которые не видят, как Он поднимает солнце над горизонтом и зажигает звезды, как Он повелевает ветром и пламенем.

В городе Санкт-Петербурге всем повелевает губернатор Санкт-Петербурга. И все сделано руками людей, даже речные склоны. А вода в Неве будет течь туда или обратно, как захочет того губернатор, когда достроит дамбу.

Но люди не верят даже в губернатора, если нечасто его видят. Что же говорить о Боге!