Адам Смит

Его другом в течение нескольких лет был слепой мальчик, сын скорняка с Хай-стрит. С ним, хрупким, чутким и понятливым, Смит чувствовал себя хорошо. Иногда они шли к морю и неторопливо беседовали, сидя на камнях и слушая прибой, в котором мальчик улавливал звуки, недоступные Смиту. Иногда мальчик сидел почти неподвижно на табуретке в саду Смита, пока тот рыхлил клумбы или подрезал кусты.

Миссис Смит не понимала, о чем он может говорить с несчастным калекой, и с внутренним стыдом немного ревновала к нему сына. С ней он был неизменно ласков и заботлив, но она очень часто ощущала, что мысли его где-то далеко.

«По ту сторону воды», в Эдинбурге, были друзья. Летом изредка кто-нибудь из них приезжал к нему на несколько дней, но не заживался долго, видя, что хозяин целиком погружен в свой труд. Сам он за шесть лет всего три или четыре раза выбрался туда, да и то каждый раз были особые причины.

В 1770 году хлопотами герцога Баклю город Эдинбург сделал его своим почетным гражданином. Эта честь была несколько неожиданна для Смита. Пришлось ехать за грамотой.

Другой раз повод был совсем иной. Его старые серебряные часы, купленные еще в Глазго, испортились, а другие не могли их заменить. Мастера же были только в Эдинбурге. Он привыкал к вещам и чувствовал почти физическое неудобство и беспокойство, если с ними приходилось расставаться. Табакерку с нюхательным табаком, которая служила ему двадцать лет, он очень боялся потерять и никогда не выносил из дому.

Книги опять заменяли ему друзей. Книг становилось все больше. Они заполнили кабинет и перебрались в спальню. Друзья и книготорговцы в Лондоне и Эдинбурге получали от него все новые заказы и просьбы.

Дом Смита в Керколди — солидная, просторная постройка XVII века. Дом был снесен в 1834 году, но по сохранившемуся рисунку и плану мы можем хорошо себе его представить. Над нижним хозяйственным этажом было два жилых этажа и над ними — мансарды. Дом выходил на Хай-стрит тремя высокими уступчатыми фронтонами, один из них был ниже двух других. В какой части дома был кабинет Смита, установить не удалось.

Пройдя через сквозной ход под домом, можно было попасть во двор, где был колодец. Дальше до самого берега моря узкой полосой тянулся сад с небольшими теплицами и фруктовыми деревьями и крохотный «парк» с беседкой. Площадь всего владения составляла 20 тысяч квадратных футов, то есть около 1900 квадратных метров.

Судьба большой библиотеки Смита оказалась немного счастливее, чем судьба дома, где было написано «Богатство народов». Она перешла к Смитову двоюродному племяннику Дэвиду Дугласу, а затем была разделена между двумя его дочерьми. Позже книги продавались и передавались разным лицам и учреждениям. Часть книг Смита была не так давно обнаружена… в Японии. Профессор Джемс Бонар в конце XIX века издал очень интересный комментированный каталог библиотеки Смита, а в 1932 году пополнил его новыми находками.

По будним дням почти ежедневно приходил секретарь, писавший под диктовку Смита. Маленький, сухопарый мистер Гиллис, чиновник акцизного ведомства, усаживался за стол, подложив под себя специально ждавшую его подушку. Перья и нож для подрезки и заточки их он всегда приносил с собой. Аккуратно разложив все на столе, он терпеливо ждал начала работы.

Гиллис любил эту работу — и не только из-за приличного заработка. Он не понимал многого из того, что писал, но чувствовал четкую логику, смелость мысли, яркость деталей. Гиллис благоговел перед Смитом. Гиллис по-своему любил его, но стеснялся даже намекнуть на это.

Зимой Смит стоял в одном камзоле и без парика спиной к камину и диктовал, мерно покачивая головой. Над камином на стене было большое жирное пятно от помады. Миссис Смит хотела позвать обойщика сменить обои, но он не разрешил.

Иногда Смит надолго замолкал и начинал ходить по кабинету. Тогда мистер Гиллис боялся пошевелиться и от нечего делать порой начинал считать шаги. Длительность молчания измерялась для него не минутами, а шагами.

Но часто ему приходилось писать 10–12 листов подряд: это были плоды размышлений Смита во время его одиноких прогулок.

Так они работали три или четыре часа. Наконец миссис Смит робко стучала в дверь и звала к ужину. После этого неизменно повторялось одно и то же. Минут через пять Смит говорил, улыбаясь: «На сегодня довольно, Гиллис. Вы устали». Мистер Гиллис горячо возражал: он нисколько не устал. Тогда Смит подходил, брал у него из рук перо и говорил: «Пойдемте. Мы с вами заслужили ужин и отдых». И в ответ Гиллис позволял себе улыбнуться и сползал со своей подушки.

Однажды Смит сказал при этом:

— Если бы я сам написал, сколько вы сделали сегодня, завтра ко мне пришлось бы звать врача.

С годами процесс письма становился для него прямо-таки мучителен. Личные письма приходилось писать самому, и он писал их все реже и лаконичнее.