Адам Смит «О богатстве народов»

В числе друзей Смита были Дэвид Юм, Эдвард Гиббон, Уильям Питт-младший, Сэр Вальтер Скотт, Вольтер, Руссо, Эдмунд Берк, Джеймс Уатт, Бенджамин Франклин и Ларошфуко. Сегодня просто невозможно представить такой круг знакомых. Подобных людей вообще нет.

Самым близким другом Смита был Дэвид Юм, с которым он познакомился в Эдинбурге около 1750 года. Они оба были тогда молодыми интеллектуалами, полными благородных помыслов. Пассаж в «Теории нравственных чувств» описывает смитовскую версию таких теплых дружеских отношений:

«Из всех привязанностей человека, основанных на взаимном интересе и долгом опыте знакомства и общения, искренняя дружба более всего заслуживает уважения… Такая привязанность, основанная на добродетельной любви, может быть названа самой счастливой, ибо она будет самой постоянной и преданной».

А об отношении Юма можно сделать красноречивый вывод из посвященного Смиту и детально продуманного комического эпизода из двенадцати сотен слов; это письмо было отправлено из Лондона в Глазго, где Смит с нетерпением ожидал новостей о том, как была принята в столице публикация «Теории нравственных чувств». Сначала Юм перечислил каждую важную персону, кого он обеспечил копией книги и рекомендациями ее автора, перед тем как сказать:

«Я решил повременить с письмом тебе, пока не соберу достаточно информации об успехе книги, чтобы предсказать с приемлемой вероятностью, будет ли она предана забвению или внесена в регистры храма бессмертия. Хотя с момента публикации прошла только пара недель, мне кажется, уже появляются такие яркие признаки, что я могу почти отважиться предсказать ее судьбу. Однако должен сказать еще, что меня недавно посетил один гость, недавно прибывший из Шотландии. Он рассказал мне, что Университет Глазго намеревается объявить важную должность свободной…»

И далее Юм приводит целый параграф сплетен о том, кто может занять этот пост, ведущих к сплетням об одном их общем знакомом, ведущих к отступлению о другом их друге Лорде Кэймсе и его книге, о которой Юм говорит:

«Надо же, и пришло кому то в голову приготовить соус, смешав в композицию полынь и алоэ — я имею ввиду, соединив метафизику и шотландский закон… Но возвращаясь к твоей книге, и ее успеху в этом городе, я должен сказать тебе — нет, меня опять прерывают! А ведь я строго просил не позволять никому меня беспокоить!

Впрочем, этот гость был довольно интересным — он тоже пишет книги, и у нас был хороший разговор о литературе. Ты говорил мне, что тебе любопытны литературные анекдоты, поэтому я расскажу тебе парочку…»

Что Юм и делает

«Но какое отношение все это имеет к — моей книге? — спросишь ты. Мой дорогой Смит, терпение: приди в спокойствие, покажи себя философом наделе, подумай об истинах и поспешных решениях, о тщетности скорых человеческих суждений — как мало они руководимы разумом в любых делах и вопросах и еще менее в философских, запредельных пониманию толпы».

За этим следует подходящая латинская цитата, а за ней опять поток увещеваний и призывов к невозмутимости и история об афинском политике Фокионе, который всегда подозревал, что совершил какую-то ошибку, когда ему аплодировала толпа. «Предполагая, — продолжал Юм, — что ты уже подготовил себя к самым мрачным рассуждениям, я должен сообщить тебе печальные новости — твоя книга была не слишком удачной, ибо публика, похоже, аплодирует ей с восторгом. Самые неумные люди ищут ее во всех книжных лавках, и толпа умеющих читать рассыпается в чрезмерно громких похвалах».

В этой книге, которую читающая толпа так громко хвалила, Адам Смит писал, что «большая часть человеческого счастья происходит из сознания что, что ты любим». Смит не был, как бы то ни было, одним из тех ужасных индивидуумов, о которых сказано: «он был обожаем всеми». Например, он не нравился Сэмюэлу Джонсону. Предположительно, они встретились впервые на вечере в Лондоне, и позднее тем же вечером Смит решил отправиться в другое место, сказав о Джонсоне, что «он грубиян, настоящий невежда». Джонсон в беседе нападал на Смита за то, что Смит во всем защищал Дэвида Юма, несмотря на его атеистические взгляды, но Смит упорно продолжал восхвалять Юма.

— Что же сказал Джонсон? — спросили Смита.

— Он сказал «Неправда».

— А что ты сказал?

— Я сказал «Ты сукин сын».

Возможно, эта байка и не совсем правдива. Но пусть она будет сохранена историей — в качестве иллюстрации того, что порой происходит, когда встречаются величайшие умы эпохи.