Адаптация

Что сказать о сердце матери, о ее мыслях? Мы, красные камни двора, рассказывающие эту историю, привязались к детям. Мы хотим рассказать их историю. Вмурованные в стену, мы смотрим, как они растут. На протяжении тысяч лет мы были свидетелями их жизни. Дети — это всегда забытая часть истории. Их держат в загоне, как маленьких овечек, скорее отталкивают от себя, чем защищают. Но лишь дети играют с камнями. Они дают нам имена, повязывают ленточки, рисуют на нас, пишут, раскрашивают нас, приделывают нам глаза, рты, волосы из травы, забирают в дом, бросают так, чтобы мы отскакивали от воды, складывают из нас футбольные ворота или железную дорогу. Взрослые используют нас, а дети дают нам иную жизнь. Именно поэтому мы глубоко привязаны к ним. Из благодарности. Мы обязаны им этой историей — каждый взрослый должен помнить, что он в долгу перед ребенком, которым когда-то был. Поэтому именно на детей мы смотрели, когда отец позвал их во двор.

Они тащили за собой пластиковые стулья. Двое ребят. Старший брат и сестра. Темноволосые и темноглазые, конечно же. Старший, девятилетний, стоял прямо, чуть выпятив грудь. У него были худые и крепкие ноги, как у всех детей этого края, покрытые царапинами и синяками, ноги, что привыкли лазать, знали наизусть склоны гор и колючие ветки. Он инстинктивно положил руку на плечо сестре, словно желая ее защитить. Он был горделив, но это высокомерие объяснялось просто тем, что у мальчишки были великие, романтические идеалы, он ставил выносливость превыше всего, и это отличало его от действительно заносчивых людей. Он был упертым, заботился о сестре, навязывал свои справедливые правила многочисленным двоюродным братьям и сестрам, требовал мужества и верности от школьных приятелей. Тех, кто никогда не рисковал или же казался ему трусоватым, он презирал и мнения своего уже никогда не менял. Откуда у него была такая уверенность в себе, никто не мог сказать, разве что сами горы сделали его таким жестким. У нас было много возможностей убедиться в этом: люди рождаются в определенном месте, и часто это место на них влияет.

В тот вечер, стоя перед отцом, старший держался прямо, у него дрожали губы, он чувствовал себя рыцарем. Но то была не его битва. Спокойным голосом отец объяснил, что их младший брат, скорее всего, будет слепым. Что они уже записались к врачу и что месяца через два все будет известно точно. Что слепота — это в некотором роде даже удача, потому что они, брат с сестрой, станут единственными в школе, кто сможет играть в карты, используя шрифт для слепых.

Дети почувствовали легкую тревогу, но она быстро испарилась, едва они вообразили, как прославятся среди одноклассников. Представленное таким образом, дело приобретало определенный шарм. Слепой? Какое это имеет значение? Они будут царить на игровой площадке. Старший брат решил, что это даже некий знак. Он уже был властелином школы, уверенным в себе, в своей красоте, а его спокойный характер этому лишь способствовал. Поэтому за ужином они обсуждали с сестрой, кто первым покажет карты другим ученикам. Отец им подыгрывал. Никто из них не чувствовал, что в этот вечер их жизнь менялась навсегда. Впоследствии родители будут говорить о последних минутах беззаботного существования, а о беззаботной жизни, этом извращенном понятии, вспоминают только тогда, когда она исчезает.

Вскоре родители заметили, что у ребенка не развиваются мышцы. Он по-прежнему, как новорожденный, не держал голову. Его шею все время надо было страховать. Он не двигал руками и ногами, в них не было силы. Когда к нему обращались, он не протягивал ручки, не отвечал, не пытался общаться. Его брат и сестра размахивали погремушками и яркими разноцветными игрушками, но ребенок их не хватал, не смотрел на них.

— Как будто без сознания, а глаза открыты, — подытожил старший брат, обращаясь к сестре.

— Это называется смертью, — ответила та, несмотря на то, что ей было всего семь.

Педиатр посчитал, что такое положение дел не сулит ничего хорошего. Он посоветовал сделать снимок черепа у какого-нибудь хорошего специалиста. Нужно было договориться о приеме, покинуть долину и отправиться в больницу. Дальше мы теряем их след, потому что в городе камни никому не нужны. Но мы представляем, как они парковали машину, тщательно очищали обувь на длинном коврике после автоматических дверей. Они стояли в приемной, переминаясь с ноги на ногу на серых резиновых половичках, в ожидании профессора. Он вышел, вызвал их в кабинет. В руках у него были снимки. Он пригласил их сесть. Его голос был мягким, но приговор — безапелляционным. Их ребенок, конечно, вырастет. Но он останется слепым, он не будет ходить, не будет говорить, и его конечности не будут ему служить, потому что мозг не передает то, что нужно. Он сможет плакать или показывать, что все в порядке, но на этом все. Он навсегда останется новорожденным. Ну, не совсем. Голос профессора стал еще мягче, когда тот объяснял родителям, что продолжительность жизни таких детей составляет не более трех лет.