Адаптация

Единственным человеком, благодаря которому у нее становилось легче на сердце, была бабушка. Когда-то она жила на хуторе, а потом переехала в город. По ее словам, она была создана для города. Бабушка всегда ярко красила губы, ходила на невысоком каблучке, прилаживала шиньон, никогда не снимала браслеты, всегда спала в легком кимоно, даже в холодное время года, а на Рождество надевала атласное платье. Но все прекрасно понимали, что она из деревни. Во-первых, потому что она повторяла, иногда сама этого не осознавая, формулу «преданность, выносливость и скромность» — магическое заклинание, которое, казалось, могло решить все проблемы. Во-вторых, потому что во время войны она участвовала в Сопротивлении, о чем никогда не рассказывала, за исключением одного раза, когда она показала внучке туннель, вырубленный в парапете каменного моста. Нужно было спуститься во фруктовый сад, пройти немного вверх по реке, пока не окажешься под мостом. Там, в толще камня, можно было различить выступ. В этом туннеле находили приют целые семьи. Люди пробирались сюда с берега, стариков несли на руках. Ползли по глубокому темному ходу. Сначала дети. А еще бабушка могла с первого взгляда отличить мушмулу от сливы, вырастить настоящий забор из бамбука (что она и сделала в нижней части сада, да так, что соседи глаза вытаращили), умела готовить блюда из диких растений. Когда она видела искривленный ствол, говорила: «Это несчастное дерево». Она даже умела распознать, откуда дует ветер, назвать точное место, где он зародился. Она говорила: «Этот идет с запада. Поганый, аруэрг, что из Аверона, липкий, от него ангина бывает. После полдника начнет моросить». И дождь действительно шел. Ее слух был настолько острым, что она не только различала щебетание трясогузки, но и могла определить возраст птицы. Бабушка была колдуньей, прикинувшейся доброй феей, думала младшая.

Во время каникул бабушка приезжала в первый дом хутора. Чтобы попасть туда, детям нужно было лишь пересечь двор и пройти несколько шагов по дороге. Бабушка жила там самостоятельно, но рядом с семьей, на манер старых времен. Терраса была обнесена широкими деревянными перилами. С нее открывался вид на бурную в этом месте реку. На противоположном берегу отливала красным крутая гора, и если протянуть руку, то до нее можно было почти дотронуться. Река шумела, ей был тесен коридор между горой и бережком, на котором стоял дом, река серчала и покрывалась пеной. Младшая любила это место, что как будто царапало скалистую поверхность, шум воды. Она предпочитала эту террасу двору, замкнутому пространству, где ее младшего брата укладывали на подушки. Именно здесь, сидя на плетеном стуле, бабушка наклонилась к внучке и сунула ей в руку деревянное йо-йо со словами: «Я подарила такое же детям, которые прятались в мосту. Потому что в жизни бывают неприятности, но она всегда в конце концов идет на лад». Рядом с бабушкой младшая забывала об отнятом у нее старшем брате и о малыше.

Они проводили вместе целые дни, пекли апельсиновые вафли (по португальскому рецепту, который любила бабушка), луковые оладьи, варили варенье из бузины. Чистили обжигающие пальцы каштаны, только что приготовленные, стоя в удушающем облаке пара. Затем они варили их в медном тазу, и по кухне разносился аромат ванили. Они продавали баночки с вареньем на рынке, а потом шли на «чудный маникюр», как говорила бабушка. Она рассказывала о своем детстве на фермах по разведению шелкопряда, в огромных домах без стен и дверей, которые назывались червоводнями. Там было жарко. Листья и гусениц помещали туда, ожидая момента, когда они начнут плести свои коконы. «Коконы, — говорила бабушка, — это адски трудно». Их нужно было аккуратно отделить, ошпарить гусениц, пока они не стали бабочками. Внучка в изумлении пыталась представить, как сто тысяч гусениц обгладывают сто тысяч листьев шелковицы. «Никакого воображения не хватит, — говорила ей бабушка. — Сейчас этого уже нет».

Иногда она отвозила внучку на машине повыше в гору, к определенному дереву. К кедру, выросшему прямо на скале и нависающему над дорогой. Это казалось совершенно невозможным, ни одно дерево не могло пустить корни в камень. Но этот грациозно тянувшийся ввысь кедр смог. Бабушка останавливала машину, наклонялась над рулем, смотрела на стройный ствол и говорила: «Этот хочет жить. — И добавляла: — Как ты».

Затем она снова заводила машину и поднималась все выше, пока перед ними не открывался грандиозный пейзаж. Долина представляла собой узкий коридор между двумя огромными горами. Внизу сверкала река, а затем показалась деревня, приютившаяся в складках гор, как прижавшийся к материнской груди ребенок. Однако бабушка не смотрела вниз, она всегда указывала на другую деревню, расположенную высоко, ту, где она родилась, почти неприступную, стоящую на красных камнях на краю обрыва. «Она выросла рядом с пустотой», — говорила бабушка. Младшая думала: «Как я».