— Полицеймейстер заявил мне, что, по сведениям полиции, грек Строфидас выбыл из Петербурга около года тому назад и больше не появлялся. Это известно полицеймейстеру потому, что Строфидас нередко оказывал полиции частные услуги, так как славился как опытный и умелый сыщик. Еще недавно — месяца полтора тому назад — его опять искали, но его в Петербурге не оказалось.
— Но он был у меня еще вчера ночью! — растерянно крикнула Адель.
— Кто это может подтвердить? — спросила Екатерина.
— Да все — слуги, Бьевр, которому вы так верите, Фельтен…
— Простите, — вмешался Орлов, — разве ваши слуги и маркиз де Бьевр знали Строфидаса в лицо? Иначе говоря, могут ли они подтвердить, что лицо, которое было у вас вчера, которое у вас вообще бывало, было именно Строфидасом?
— Нет, — растерянно ответила Адель, — Строфидаса в лицо знал только майор Фельтен, который и привел его ко мне.
— А Фельтен? — сказала императрица. — Ну что же мы его спросим! Но вы сказали, полковник, что не привели никого? Что же помешало вам привести Фельтена?
— Смерть, ваше императорское величество! — ответил Вельяминов.
— Как! Он умер?
— Майор Фельтен покончил с собой. Слуги сказали мне, что майор с вечера заперся в кабинете и не велел себя беспокоить. Я постучал в кабинет, мне никто не ответил. Тогда я приказал взломать дверь. В кресле у стола сидел майор с простреленной головой. Его правая рука свесилась на пол, на котором валялся разряженный пистолет, а левая рука лежала на столе, на книге.
— И он не оставил никакой записки? Никаких объяснений?
— Нет, ваше величество! Только в книге, лежавшей перед покойным, оказалась густо подчеркнутой одна строка, которую можно принять за предсмертную записку. Я не помню дословно этой фразы, но ее значение таково, что лучше, дескать, позорная смерть, чем ложь, унижающая честь!
— Мир его душе! — сказал Орлов. — Я был уверен, что Фельтен не решится лгать в глаза матушке-царице!
— Этого не может быть! — крикнула Адель, чувствовавшая, что земля уходит у нее из-под ног. — Фельтена убили, он не сам покончил с собой!
— Вельяминов, позовите Роджерсона! — приказала императрица и, когда врач пришел, сказала ему следующее: — Доктор, отправляйтесь сейчас же на квартиру майора Фельтена. Его застали мертвым в обстановке, указывающей на самоубийство. Попытайтесь установить, действительно ли здесь произошло самоубийство или можно предположить, что майора убили. Вельяминов, пошлите с Роджерсоном гренадера; пусть скажет часовым, которых вы там оставили, что доктор идет в квартиру покойного по моему распоряжению!
Вельяминов, исполнив приказание государыни, вернулся.
— Ну, а гадалка? — нетерпеливо спросила его Екатерина.
— Я не нашел никакой гадалки, ваше величество. Когда я подошел к дому, описанному мне госпожой Гюс, я застал его пустым. Будочник, будка которого находится неподалеку, решительно заявил мне, что в этой лачуге никто уже давно не живет. Я проник в заколоченный дом. Действительно внутри у него такой вид, что похоже, будто там уже давно не живут!
— Но этого не может быть! Вы не туда попали! — крикнула Адель, хватаясь за спинку ближнего стула, чтобы не упасть.
— Я и сам так подумал, — ответил Вельяминов. — Для этого я осмотрел всю местность, но нигде не нашел ничего похожего на этот дом. Кроме того я вспомнил, что вы говорили, будто этот дом примыкает к вашему. Я проверил и убедился, что эта лачуга единственная, которая по ситуации подходит под ваше описание!
— Хорошо, вы можете идти, полковник. Благодарю вас! — сказала императрица. — Свидетелей нет, Гюс! — сказала она, обращаясь к бледной Адели.
Та молчала.
— Еще одно слово, граф! — продолжала Екатерина, обращаясь к Орлову: — Подойдите ко мне! Ближе! Протяните правую руку! Так! Теперь скажите, что это у вас за перстень и что находится в отверстии, имеющемся под камнем?
— Здесь у меня одно лекарственное снадобье, ваше величество, — ответил Орлов, открывая перстень и показывая лежавшие там белые крупинки.
— Снадобье? — переспросила государыня. — А от чего оно излечивает? Уж не от жизни ли?
— Вы думаете, что это — яд, ваше величество? — с величайшим изумлением сказал Орлов. — Господи! Это — самое невинное средство, которое изобрел мой врачишко Рейхталь против сердцебиения! — и, сказав это, Орлов спокойно взял одну из крупинок и проглотил ее.
Вскоре пришел Роджерсон. Он заявил, что убийство возможно, но не бесспорно. Самоубийство можно предположить с таким же вероятием, как и убийство. Поза покойного кажется искусственной, но категорически утверждать, что майора сначала убили, а потом посадили в определенную позу, в которой и дали трупу застыть, — нельзя. Это только возможно, но не очевидно.
Екатерина знаком руки отпустила Роджерсона и глубоко задумалась. Наступила минута томительного, жуткого молчанья. Когда императрица вновь подняла голову, страшно становилось при виде ее осунувшегося, постаревшего лица, ее померкшего взора.