Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

р. Штейнзальц: Сегодня по отношению к выкрестам мы испытываем такое же чувство, какое честный военный испытывает по отношению к дезертиру. Впрочем, складывается впечатление, что для перехода в иную конфессию евреи сегодня не ищут теологические основания; мало кто из выкрестов знаком с иудаизмом, да и с догматами христианства. И зачастую именно они становятся самыми оголтелыми антисемитами.

«Шпигель»: Израильтянин-христианин, по вашему мнению, и сегодня столь же немыслим, как и прежде?

р. Штейнзальц: Израильтяне-христиане — их немало среди арабов, однако среди коренных израильтян-евреев — это почти нонсенс!

«Шпигель»: В соглашении, подписанном между Ватиканом и Израилем, ни разу, ни в одном пункте не упомянут главный объект раздора трех религий — Иерусалим. Что это означает?

р. Штейнзальц: То, что важнейшая проблема, религиозная, еще не разрешена. Признать Иерусалим нашей столицей, главным еврейским городом, для католической церкви всегда было проблематично с теологической точки зрения. Ведь они должны согласиться с тем, что евреи живут в Иерусалиме не только как этнос, но и как представители своей религии.

«Шпигель»: Почему вы, иудеи-ортодоксы, имеющие так много раввинов в своих рядах, настолько неохотно откликаетесь на предложения об участии в иудео-христианских конференциях?

р. Штейнзальц: Меня часто спрашивают, почему я не принимаю участия в подобных конференциях, несмотря на то, что имею так много друзей среди христиан, в частности, среди духовенства. Понимаете ли, я придерживаюсь той точки зрения, что диалог возможен только на основе партнерства, при приблизительно равных исходных условиях.

«Шпигель»: А их по-прежнему нет?

р. Штейнзальц:

Проблема нашего диалога следующая: я никогда не делал попыток заставить христиан перейти в другую религию. У меня нет такого желания, и это не является моим долгом. Среди идеалов иудаизма спасение заблудших душ неевреев не значится: мы считаем, что праведным иноверцам в любом случае обеспечено место в грядущем мире, в то время как вера христиан, напротив, обязывает их попытаться вызволить мою душу из адского огня и привести ее на небеса.

Диалог с кем-либо, кто пытается меня охмурить, невозможен. Изначально мы оказываемся в неравных условиях — подобно тому, как мы находимся в неравных условиях с Организацией освобождения Палестины. Почему мы не можем добиться того, чтобы ООП изменила оскорбительный для нас пункт об отрицании государства Израиль и его еврейского характера и внесла поправку в свою хартию?

Когда сама наша легитимность стоит под вопросом, не может быть никакого диалога о мире или урегулировании, в лучшем случае — о временном перемирии.

«Шпигель»: И поэтому «"нет" иудео-христианским конференциям!»?

Штейнзальц: Я отношусь к мероприятиям подобного рода как к возвращению в средневековье, когда между нами велись принудительно организованные диспуты. Исторически у нас к теологическим дискуссиям труднопреодолимое отвращение. На подобных конференциях вместе с хорошими христианами принимают участие плохие евреи.

«Шпигель»: Но ведь папа во время визита в Израиль коленопреклоненно молил о прощении за гонения. Он говорил, что это была его «великая мечта» — пасть перед евреями на колени и попросить прощения, как это сделал Вилли Брандт перед памятником жертвам Варшавского гетто. Изменил ли подобный жест ваши взгляды?

Штейнзальц: Я не отвечу на этот вопрос. Я родился в Израиле, и у меня никогда не было ощущения, что христиане меня преследуют. Что же касается моих родителей, родившихся в христианских странах, то их чувства были иными. И для таких людей, как они, подобный жест папы был бы явно недостаточным.

«Шпигель»: Благодарим вас за эту беседу.

Свеча тьмы

«Разве день Г-сподень не мрак, а свет? Он — тьма, и нет в нем сияния»

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Если у вас нет возражений, давайте поговорим о тьме. — А что, разве о свете мы уже говорили?

— Нет, не говорили. А почему вы спрашиваете? Вы считаете, что разговор о тьме надо непременно начинать со света?

— Ну почему же, совершенно необязательно, но все-таки в этой паре — «свет — тьма» — как-то естественнее начинать со света. С точки зрения рациональной свет и тьма равно сложные вещи, но в интуитивном восприятии свет естественней, понятней, проще. И поэтому «лучше». Вот параллельный пример. Сладость — первое воспринимаемое человеком вкусовое ощущение, сладость от рождения дана как нечто хорошее и приятное, к ней не надо привыкать. А к горечи надо: это сложное ощущение — чтобы к нему привыкнуть, научиться его дифференцировать, тем более полюбить, нужны время и опыт. Вы пиво горькое любите?