Адъютант императрицы

— Да, великая государыня, — сказала Зораида, не подымаясь с колен и смотря на императрицу полными слез глазами. — Да, я люблю его и не могу поступать иначе; это — моя участь, а ни один смертный не может избежать своей участи. И все же мне придется быть несчастной, все же придется умереть из-за моей любви.

— Умереть? — воскликнул Николай, поднимая Зораиду и заключая ее в свои объятья. — Нет, ты должна жить, жить во имя светлого счастья для себя, а также и для меня. Моя любовь так велика и так сильна, что может быть залогом и твоего счастья.

— Глупые дети! — улыбаясь, сказала императрица. — Я должна бы пожурить вас, но едва ли могу сделать это, так как на мне лежит вина за то, что все это так произошло; мне следовало бы подумать о том, что ваши сердца найдут в этом саду друг друга. Увы! Я уже так далеко отошла от детства, что позабыла, где находятся его границы!

— Я ведь знал это! — воскликнул Николай Сергеевич. — Вы добры и милостивы, а перед мановением вашей руки не устоит злая молва света.

— Вы, великая государыня, всемогущи в своем государстве, — печально заговорила Зораида, — но тем не менее не можете сделать нас счастливыми: я принадлежу своему отцу.

— Ты принадлежишь мне! — гордо воскликнула императрица. — Право войны отдало тебя в мои руки, я могу отдать тебя ему, как военную добычу. Но если я возвышу тебя среди высоких родов моей империи настолько, что ты будешь равна ему происхождением, то неужели ты будешь жаловаться на жребий, который я готовлю тебе, моей пленнице?

— О, великая государыня! — воскликнула Зораида. — Ты милостива и благосклонна ко мне, своей бедной пленнице, и тем не менее мое счастье не может расцвести под солнечным светом твоего взора; моя жизнь принадлежит тебе, ты Можешь взять ее, если тебе будет угодно, но я повинуюсь моему отцу: ему принадлежит власть над моим сердцем, над моей любовью и счастьем, он — для меня наместник Божий на земле, и я могу принадлежать лишь тому мужу, которого он даст мне.

— Я приказала научить тебя христианской вере, — сказала Екатерина Алексеевна, — ты говорила мне, что твоя душа склонна к учению Евангелия, и ты намереваешься возвратиться к своему отцу, возвратиться под господство веры. Которая унижает женщину до положения рабыни, в то время как здесь тебя ждет величайшее счастье любви?

— Могу ли я иначе? — сказала Зораида, скрещивая руки на груди и смотря печальным взором на Николая Сергеевича. — Могу ли я иначе? Разве мой отец в течение всей моей жизни давал мне что-либо иное, кроме любви? Я была бы недостойна солнечного света, если бы отвратилась от него.

— А что я представляю для тебя, Зораида? — с горечью воскликнул Николай Сергеевич.

— Ты счастье моей жизни, о котором я с болью и тоской буду помнить, пока будет длиться моя жизнь. Но священный завет Божий, которому ваш Пророк учит так же, как и мой, приказывает мне прежде всего повиноваться своему отцу и отплатить ему за ту любовь, которою он озарил мое детство.

Императрица любовно взглянула на девушку, а затем спросила:

— А ты, Николай? Не изменишь ли ты ей, не забудешь ли ее среди дам моего двора?

— Забыть ее! — воскликнул Николай Сергеевич. — Никогда, никогда! И если она отвергнет меня, то жизнь для меня не будет иметь уже никакой цены; я похороню себя в монастырском уединении или — еще лучше — отправлюсь туда, где наши войска стоят на поле брани, и буду молить Бога о том, чтобы Он послал мне смерть! Но невозможно, немыслимо, чтобы Зораида могла отвернуться от меня! — воскликнул он с робко умоляющим взором. — Это невозможно! Ведь она знает, что я должен буду умереть. У ее отца есть все, что может предоставить в жизни власть и положение, у меня же нет ничего, кроме моей любви.

Зораида потупилась под его умоляющим взглядом, ничего не ответила, но только печально покачала головой.

— Ты права, мое дитя, — сказала императрица, — и христианские заповеди велят любить родителей и повиноваться им. Твой отец, должно быть, благородный человек, если он воспитал в тебе подобную любовь и добровольное повиновение, но именно поэтому он не поставит препятствий твоему счастью… Послушай меня, — сказала она, притягивая к себе Зораиду, — твой отец знает, что ты принадлежишь мне по праву войны, что я могу распоряжаться тобою, могла бы принудить тебя повиноваться моей воле. Но я пошлю ему посла; я прикажу моему генералу вести с ним переговоры и испросить его согласие на то, чтобы ты могла отдать моему Николаю свою руку. Слова императрицы не останутся без отклика у твоего отца, и, разумеется, он предпочтет увидеть свою дочь возведенной в среду первых дам моей империи, хотя я могла бы унизить ее до положения моей служанки. Ты знаешь своего отца: его гордость и любовь к своему ребенку, конечно, должны побудить его исполнить просьбу, с которой обращается к нему повелительница России.