Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

… Проводим с осторожностью, которая необходима в беседе с человеком, находящимся в состоянии нервного возбуждения, все аргументы в пользу этого дела: союзники намерены оказать помощь – это видно из их желания иметь здесь своего человека, они корыстно не заинтересованы в этом вопросе, мое назначение будет продолжаться только до тех пор, пока положение не изменится к лучшему, требование об оказании помощи будет еще больше обосновано, если они будут непосредственно втянуты в военные действия, свою заботливость союзники показали и в назначении человека, находящегося в курсе русских событий и даже окончившего русскую военную академию [88]

. Я прибавил лично от себя, что, как дисциплинированный солдат, буду настаивать на выполнении отданного распоряжения».

Все же Колчак настоял на своем, какие бы критические комментарии ни вызывало это у Жанена, писавшего: «Протесты адмирала дают основания догадаться, что он претендует на компетентность в военном деле, что, однако, не облегчает положения вещей, ибо очень спорна его компетентность в вопросах пехотной тактики». Вряд ли стоит переоценивать воинские таланты и опыт самого Жанена, не поднявшегося на войне выше командира бригады, основную же службу несшего в штабах, а с весны 1916 года – военно-дипломатическим представителем при русской Ставке; но в любом случае назначение француза на должность главнокомандующего явно компрометировало бы Российское Правительство. Ни европейцы, ни американцы упорно не желали этого понимать, еще 8 января 1919 года полагая, что «все союзные войска в Сибири, как русские, так и иностранные, располагающиеся к западу от оз[ера] Байкал, впредь будут контролироваться ген[ералом] Жаненом». И потому достигнутый компромисс, отразившийся в официальном сообщении от 18 января, представляется актом государственной мудрости Верховного Правителя и его кабинета:

«Прибывший по поручению Союзных Правительств генерал Жанен – представитель высшего междусоюзного командования [ – ] вступает в исполнение своих обязанностей в качестве Главнокомандующего войсками союзных с Россией Государств, действующими на востоке России и в Западной Сибири. Для достижения единства действий на фронте высшее русское командование, осуществляемое Верховным Главнокомандующим – Адмиралом Колчак – будет согласо[вы]вать с генералом Жанен общие оперативные директивы, о чем Верховным Главнокомандующим даны соответствующие указания Начальнику Штаба.

Одновременно вступает в исполнение своих обязанностей генерал Нокс – сотрудник генерала Жанен по вопросам тыла и снабжения, предоставляемого союзными правительствами для нужд русского фронта, вследствие чего Верховным Правителем предписано военному министру согласовать свою работу с задачами, возложенными на генерала Нокс».

Следующий удар был еще тяжелее. С недоумением и возмущением читали русские военачальники и государственные деятели радиограмму из Парижа, где начиналась мирная конференция. В ней за общими словами о желании помочь русскому народу и нежелании вмешиваться в русские дела шла сбивчивая и не до конца принятая русским радиотелеграфом резолюция, опубликованная 29 января 1919 года в таком виде: «Обращаемся к каждой группе, стоящей у власти или стремящейся к ней, или военному контролю в Сибири, или в границах Европейской России, существовавших до войны (исключая Польшу и Финляндию), чтобы они назначили представителей в числе для каждой группы. Они будут приняты представителями союзников, чтобы, заключив перемирие между партиями (пропущено). Эти представители приглашаются на совещание с представителями союзных держав, чтобы были выяснены желания всех русских партий и, если есть возможность, чтобы было достигнуто соглашение или приняты меры (пропущено). Просим немедленного ответа на это приглашение. Путь и поездка морем (в качестве места переговоров назывались Принцевы острова в Мраморном море. – А.К.) будет обеспечена всем представителям партий. Представители ожидаются 15 февраля 1919 года».

По свидетельству управляющего министерством иностранных дел Сукина, «Колчак лично никогда не рассчитывал на иностранцев и относился холодно к понятию “союзники”». Однако, как вспоминает Гинс, и адмирал при чтении парижской радиограммы не смог сдержать изумленного возгласа: «Господа, ведь это – предложение мира с большевиками!» Правда, союзные дипломатические представители вскоре уверили Верховного Правителя в сохраняющемся благорасположении, предполагая, что конференция «задумана для того, чтобы испытать большевиков и после демонстрации их непримиримости создать основание для широкой помощи в борьбе с ними», и просили «до получения подробных разъяснений из Парижа не отказываться решительно от сделанного предложения». Гинс утверждает, что адмирал обещал им вообще не отвечать на «неясную по содержанию» радиограмму, однако в действительности ответ последовал в форме правительственного сообщения, опубликованного 28 января: