Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

«После неоднократного и очень внимательного изучения положения в России правительство Соединенных штатов пришло к вполне определенному и твердому выводу, что военная интервенция в России могла бы лишь способствовать происходящим в этой стране печальным волнениям, а не устранить их, скорее повредить России, чем помочь ей, и не принесла бы пользы для выполнения нашего основного плана, т. е. для достижения победы над Германией. Ввиду этого правительство Соединенных штатов не может принять участия в такой интервенции или принципиально одобрить ее… Интервенция не избавит русский народ от переживаемых им бед, и его ресурсы уйдут на поддержание иностранных войск, а не на создание своих армий. В связи с этими обстоятельствами правительство Соединенных штатов считает, что военные действия в России допустимы только для того, чтобы помочь чехо-словакам консолидировать свои силы и вступить в успешное сотрудничество с родственными им славянами, а также для того, чтобы упрочить усилия русских, направленные к установлению самоуправления или к самозащите, поскольку сами русские будут выражать желание принять эту помощь».

«Внимательно прочитав этот документ и усвоив политическую линию Америки, я лег спать», – вспоминает генерал Грэвс, нам же остается только подивиться крепости нервов и проницательности американского военачальника. Более адекватно оценивает меморандум современный английский автор: «Эти туманные фразы почти бессмысленны. Какие русские? Самооборона от кого? И кроме всего прочего, какое отношение имеет помощь чехам “начать успешное сотрудничество с братьями-славянами” (против некоторых из коих они отчаянно сражались уже несколько недель) к победе в войне с Германией?» И вполне серьезно и правдоподобно звучит диалог, напечатанный осенью 1918 года в филадельфийской газете, скорее всего, в качестве фельетона:

«Вопрос: Для чего мы находимся в Сибири?

Ответ: Мы в Сибири для того, чтобы помогать чехам.

В[опрос]. – А! так вот в чем дело! Хорошо. Как я вас понимаю, мы, значит, пойдем на Уральский фронт и обрушимся на большевиков.

О[твет]. – Ни в коем случае! Мы ничего не предпримем в этом роде.

В[опрос]. – Но почему нет? Разве мы здесь не для того, чтобы помогать чехам?

О[твет]. – Да, для этого. Но мы не должны вмешиваться в русские дела. И вы понимаете – большевики ведь русские.

В[опрос]. – Но разве американские войска не сражаются с большевиками в Архангельске? и разве там большевики не русские?

О[твет]. – Да, они тоже русские, но все же есть большая разница. В Архангельске нет ничего. Там только сражаются. Там нет дел, в которые можно было бы вмешаться. А здесь, здесь гибель дел, в которые можно вмешаться, и мы должны быть очень осторожны, чтобы не вмешаться в эти дела. Я надеюсь, вы меня понимаете?

В[опрос]. – Возможно, что я туп – но я не понимаю. Разве мы не вмешиваемся в русские дела, занимая ряд русских городов и возясь по Сибирской железной дороге?

О[твет]. – Что за дикая идея! Совсем не вмешиваемся.

В[опрос]. – Тогда, может быть, вы объясните, каким же образом мы помогаем чехам?

О[твет]. – С удовольствием. Мы помогаем чехам просто тем, что находимся здесь.

В[опрос]. – Тогда почему же чехи продолжают настаивать, чтобы мы сражались вместе с ними, и выражают все больше и больше неудовольствия, что мы им не помогаем?

О[твет]. – Это происходит просто-напросто потому, что чехи не понимают нашей политики.

В[опрос]. – Но разве наша политика не состоит в том, чтобы помогать чехам?

О[твет]. – Нет, наша политика совсем не в этом, а в невмешательстве в русские дела.

В[опрос]. – Значит, мы здесь не для того, чтобы помогать чехам, а для невмешательства в русские дела?

О[твет]. – Не совсем так…

В[опрос]. – Тогда почему мы не уезжаем домой?

О[твет]. – Потому что правительство не хочет, чтобы мы ехали домой.

В[опрос]. – Но почему же правительство не хочет, чтобы мы вернулись?