Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Процитированный приказ Колчака проливает дополнительный свет и на поступок, который в биографии Александра Васильевича стал одним из самых известных. «Судовой комитет флагманского корабля явился к Адмиралу Колчаку в каюту с требованием выдать его оружие, – рассказывает Смирнов о событиях на „Георгии Победоносце“. – Адмирал просто прогнал их вон. Затем он приказал поставить команду корабля во фронт и произнес речь, в которой указал на гибельные для родины поступки матросов, разъяснил оскорбительность для офицеров отобрания от них оружия… После этого он выбросил саблю в море». Не предполагая в Александре Васильевиче двуличия, следует допустить, что его намерение сдать оружие, декларированное в приказе, было решением хотя и тяжелым, но вполне определенным, – и не позерство, не расчет на дешевый театральный эффект, а живое чувство подтолкнуло адмирала к гордому и красивому, очевидно, совершенно спонтанному поступку.

Осознание невозможности отдать Георгиевскую саблю должно было придти в те минуты, когда Колчак – в последний раз! – в своей каюте взял в руки золотое оружие. Позже он будет в одном из писем рассказывать о японском «культе холодной стали, символизирующей душу воина», и, быть может, что-то подобное почувствовал адмирал и в этот момент. Дальнейшее было быстрым, решительным и импульсивным. «… А разве не величествен был жест Колчака, когда он выбросил в море свое георгиевское оружие, которое взбунтовавшаяся матросня хотела у него отобрать. “Не от вас я его получил, не вам и отдам”, – сказал адмирал, не думая, что за этим жестом мог легко наступить и его черед быть выброшенным за борт», – писал даже современник, довольно неприязненно относившийся к Александру Васильевичу, и… кажется, ошибся в одном: Смирнов, приводя по памяти слова Колчака, обращенные к матросам, – «он им своего оружия не отдаст, и они его не получат ни с живого, ни с мертвого», – заставляет думать, что Командующий достаточно хорошо представлял себе возможность немедленного и рокового исхода.

Матросы, однако, к такому все-таки еще не были готовы, и на палубу «Георгия Победоносца» не пролилась кровь Георгиевского кавалера Колчака. Но и командование для него было уже окончено – и, приказав своему преемнику (адмиралу В.К.Лукину, более устраивавшему матросов) вступить в исполнение обязанностей, он съехал на берег в ожидании дальнейших событий. Ожидание, очевидно, было крайне тягостным: трагическая судьба адмирала Непенина, арестованного бунтовщиками и убитого при конвоировании по городу без намека на какое-либо разбирательство, была еще свежа в памяти…

«В этот же вечер я поехал с судна к себе на городскую квартиру, – рассказывает Колчак. – Туда вечером явились двое уполномоченных от исполнительного комитета Совета для осмотра квартиры и изъятия секретных бумаг и документов, которые в квартире у меня не находились, а были все на судне. Они осмотрели мой кабинет и удалились. В этот же вечер один из офицеров сообщил мне, что состоялось постановление о моем аресте. Не желая подвергаться аресту при жене и детях [40]

, я вернулся обратно на корабль (то есть в самую гущу взбудораженной матросской толпы! – А.К.), где и остался ночевать. Часа в три ночи получилась телеграмма, помнится от Керенского, направленная в копиях в Совет и другие места, очень резко составленная, с требованием возвращения офицерам оружия и прекращения творящихся безобразий… мне же давалось приказание временно передать командование старшему, а самому прибыть в Петроград для доклада».

Керенский поспешил занять позицию сурового, решительного, бескомпромиссного и, главное, нелицеприятного государственного деятеля (из Петрограда это было так легко!). В печати сообщалось, что он потребовал принятия мер до «ареста зачинщиков» включительно, – однако не преминул продемонстрировать «сильную руку» (если бы сильная рука действительно нашлась в те дни, судьба России могла бы пойти совсем по другому пути) и… адмиралу Колчаку. Смирнов вспоминает, что телеграмма из столицы была составлена в выражениях оскорбительных или по крайней мере воспринята именно так и им, и бывшим Командующим: «Вице-Адмиралу Колчаку и Капитану 1 ранга Смирнову, допустившим явный бунт в Черноморском флоте, немедленно прибыть в Петроград для доклада Временному Правительству», – и здесь важна не текстуальная точность (мемуарист сам оговаривается, что цитирует по памяти), а именно восприятие, уже, кажется, определившее дальнейшее отношение Александра Васильевича к Временному Правительству и лично к Керенскому, который через месяц (8 июля) возглавит кабинет министров.