Адмирал Колчак

Замечание было верным: если до этого дня Гайда боялся Колчака, то теперь он его ненавидел. За то, что Колчак оставил его живым. Колчак совершил ошибку: Гайду надо было расстрелять. Если бы он сделал это, уверен – судьба самого Колчака сложилась бы по-иному.

– А французский генерал Жанен? – запоздало спросил кто-то.

Тоже верно: генерал Жанен продолжал гадить Колчаку где только мог и никак не хотел остановиться. Хотя они должны были быть заодно, но получалось, как в басне Крылова про лебедя, рака и щуку...

Несмотря на то что почти все чехи сбежали с фронта, Гайда сохранил за собою пост командующего армией. В оперативном подчинении у него находилась еще одна армия – Западная. Более нелепого решения в тех условиях принять было нельзя. Но Колчак принял его.

А вот начальника штаба Лебедева Колчак с должности снял. Кто-то должен был ответить за бездарную челябинскую операцию. И он ответил.

Наступление красных было остановлено с большим трудом и большими потерями.

Верховный главнокомандующий собрался выехать в Тобольск. Под Тобольском шли тяжелые бои, белые еле держались в своих окопах. Солдатам, с точки зрения адмирала, требовалась срочная моральная поддержка. Адмирал вез с собою два ящика Георгиевских крестов.

Погода была мерзкая. Дул ветер, тяжелые угрюмые тучи низко ползли над землей, натыкались на макушки деревьев и трубы, зависали обессиленно, плевались снегом, мокретью. Из дома, из тепла, не хотелось выходить.

Адмирал стоял у окна и смотрел на раскуроченный флигель. Он словно ждал, когда кончится это светопреставление. Иногда отводил взгляд в сторону и косился на камин, в котором медленно догорали несколько сосновых поленьев. Как все-таки тепло, как уютно здесь, и как плохо там, за окном. В лице адмирала что-то дрогнуло, под правым глазом мелко затряслась крохотная, но, видимо, важная жилка, он прижал к глазу пальцы, вновь перевел взгляд на раскуроченный флигель.

Когда за спиной появился адъютант, занемогший, со слезящимися красными глазами и вздувшейся от флюса щекой, Колчак приказал:

– К моему возвращению флигель обязательно восстановите, проследите за этим лично, Михаил Михайлович!

Беда пришла из ничего, из воздуха – стряслась на ровном месте. В караулке, расположенной во флигеле, один солдат решил отдохнуть, – он только что сменился с дежурства, и это было святое дело – на пару часов «придавить клопа» – прикорнуть на американской маленькой подушке, набитой какой-то упругой дрянью; русские подушки, не в пример американским, хорошо держали «тело», и голова от них не болела, как от американских «клопов». Нерусских подушек в караулке не было, приходилось довольствоваться тем, что есть. Солдат стянул с себя пояс, на котором висели гранаты, а потом решил сунуть гранаты под «клопа» – наверное, для того, чтобы мягче было спать. Дурак он и есть дурак, сунул бы лучше под голову что-нибудь другое.

Одна из гранат взорвалась. Прямо под головой. Дурной котелок мигом отделило от туловища и забросило на печь, туда же швырнуло и окровавленного «клопа», осколками посекло двух солдат, мирно жующих сало за столом, а для того, чтобы желудок лучше переваривал пищу, перекидывавшихся в самодельные картишки; недоеденный кусок сала также густо нашпиговало рваным железом.

Этим дело не кончилось. Следом раздался еще один взрыв – более страшный: запоздало сдетонировало сразу несколько гранат, в результате караулку развалило, как гнилую коробку, на несколько рваных кусков, и в воздух полетели разломанные бревна, обрывки железа, окровавленные лохмотья, раздавленная мебель.

Знающие люди усмотрели в этом большее, чем обычный несчастный случай.

– Быть беде, – заявили они. – Над адмиралом висит злой рок.

Адмирала в этот час дома не было – находился под Омском, на учениях. Когда ему доложили о несчастье, он все выслушал молча, с каменным лицом. Спросил лишь:

– Лошади мои целы?

Из лошадей он очень ценил одну, подаренную генералом Ноксом, канадской породы, на каких разъезжает конная полиция озера Онтарио и города Торонто.

– Лошади целы, – доложили ему, и адмирал спокойно отвернулся.

На всякие «ахи» и «охи» насчет злого рока он решил не обращать внимания: чему бывать, того не миновать.

Развороченный флигель продолжал сиротливо смотреть в небо полуспаленными костями стропил и черными обгорелыми стволами выдранных вместе с гвоздями балок.

Когда взорвался флигель, у дверей его стоял часовой. У часового даже царапины не оказалось – был целехонек, словно из купели, только сильно оглушен. Его пробовали расспрашивать – контрразведчики, можно сказать, сели на солдата верхом, но он лишь немо, почти безъязыко открывал рот да показывал себе на уши. Из ушей текла кровь.

Догадались снять солдата с поста лишь через час, когда в госпиталь были увезены все раненые, а из-под рухнувших бревен флигеля извлечено несколько трупов.

Сколько еще удастся пробыть в Омске – никому не ведомо. Вполне возможно, что завтра здесь будут хозяйничать красноармейцы.

Тем не менее адмирал еще раз предупредил адъютанта:

– Обязательно проследите за восстановлением флигеля. Лично!