Адмирал Колчак

Единственный знакомый человек, который мог еще находиться в этой тюрьме, был Пепеляев, но с ним встречаться не хотелось. Иногда Колчак проваливался в полудрему-полусон, в некую тревожную рябь, которая начинала укачивать его, и казалось, вот-вот усталость отступит, ему сделается легче. Однако проходило немного времени, и его словно встряхивало от электрического удара, он открывал глаза, слышал собственное сиплое дыхание и наблюдал страшную явь: серый, будто чем-то загаженный потолок, облупленные, с выцветшей краской стены, параша, стоящая у двери, – он находился в тюремной камере.

Никогда Колчак не думал, что жизнь уготовит ему такое испытание, но, как говорят, от тюрьмы да от сумы не открещивайся. Тюрьма и сума – извечные российские беды, которые висят над каждым из нас.

Он понимал, что его вина перед народом есть, но меру ее определять не ему – как и не тем, кто его допрашивает – определят ее другие. Может быть, эти люди даже еще не родились.

Однажды утром его вывели на тюремный двор, и он неожиданно увидел на противоположной стороне двора тихонько бредущую Анну Васильевну. Морозный воздух мигом сдавил Колчаку горло, ноздри обожгло, он рванулся к ней, но идущий следом за ним охранник предупредил:

– Нельзя! Вы подведете меня!

Колчак разом все понял и сник. Серый воздух перед ним неожиданно засеребрился жемчужно, пошел разводами, повлажнел, и Колчак прошептал растерянно:

– Аня... Анна Васильевна!

Она остановилась – возможно, также была предупреждена сердобольными охранниками, – стерла с глаз слезы:

– Я много раз просила, чтобы мне дали с вами свидание.

– Я тоже, – сказал он и так же, как и Анна Васильевна, стер с глаз что-то, мешавшее ему смотреть. – Но мне все время говорили, что вас в тюрьме нет. И вообще – вас нет даже в Иркутске.

– Я не могла и не могу покинуть вас. Я с вами. Держитесь!

Колчак снова стер с глаз мешавшую ему смотреть налипь. Охранник забеспокоился, поднял голову, шумно, будто охотничья собака, уловившая неприятный запах, вздохнул и скомандовал:

– Вперед! Идите вперед!

Колчак сделал несколько шагов и остановился.

Конвоир скомандовал:

– Не останавливаться!

Сделав еще несколько шагов, Колчак споткнулся и проговорил с тихой болью:

– И все-таки у нас были прекрасные минуты жизни, Анна Васильевна! Я буду помнить их всегда.

– Я тоже, – эхом отозвалась Анна Васильевна.

Неведомо откуда взявшийся второй охранник уже уводил ее со двора.

Одиночество, еще более чудовищное, чем раньше, сосущее, вызывающее столбняк, навалилось на него, кровь отхлынула от лица Колчака, оно сделалось белым – побелели даже губы.

Он, превозмогая оцепенение, усталость, тоску, повернулся к охраннику, поблагодарил его:

– Спасибо!

– Не за что, – тихо ответил тот, оглянулся с опаскою – не слышит ли кто его разговора, поправил на плече винтовку – Колчака даже на прогулку выводили под винтовочным дулом, – скомандовал сиплым, словно расколовшимся, в дырках и свищах, голосом: – Следуйте по кругу дальше!

Колчаку удалось передать Анне Васильевне несколько записок – помогли все те же солдаты охраны, относившиеся к нему совсем иначе, чем, скажем, Бурсак или Чудновский. Анна Васильевна также прислала ему в ответ несколько записок.

Так она сообщила Колчаку о том, что к Иркутску подходят каппелевцы, что они уже предъявили красным ультиматум: немедленно освободить Колчака! В противном случае каппелевцы будут штурмовать Иркутск. Колчак понял: это конец. Красные ни за что, никогда не отдадут его.

Он узнал также, что самого Каппеля уже нет в живых – лежит в наспех вырытой, мерзлой могиле на станции Утай. Войсками же Каппеля командует генерал-лейтенант С. Н. Войцеховский – человек, как и Каппель, преданный Колчаку.

Адмирал хорошо представлял, что испытала армия Каппеля в своем страшном Ледяном походе, сколько людей оставила лежать в снегу, будучи не в состоянии похоронить их по-человечески, как и положено у православных, прося у них прощения, хрипя и выбулькивая из простуженных глоток невнятные покаянные слова и устремляясь дальше на восток. Чехи, сытые, хорошо вооруженные, с лопающимися от нагульного сала рожами не подпускали каппелевцев к железнодорожным путям; чтобы зацепиться хотя бы за пару шпал, надо было положить половину армии, поэтому каппелевцы углублялись в снега, вгрызались в них и шли, шли, шли к Иркутску.

Наверное, это и не армия уже была.

Колчак находился недалеко от истины: под началом Войцеховского находилось не более семитысяч человек, около половины из них были больны, но и больные, они готовы были следовать за своим командующим. Обмороженные легкие, тиф, лица, с которых страшными черными скрутками слезала кожа, ампутированные ноги, нечеловеческая усталость – вот что представляла из себя к той поре армия Каппеля.

А в районе Иркутска только одних партизан собралось шестнадцать тысяч плюс регулярное красное войско – Пятая армия... Ничего генерал Войцеховский со своими людьми не сможет сделать. Увы. Адмирал был обречен.