Адмирал Ушаков

Услыхав слово «Мальта», Нельсон сразу поджал губы. Он сидел, не глядя на русского адмирала, прямой и надменный.

— На Мальте и без того скоро будет все кончено, — последовал ответ.

— А что же думает делать милорд Нельсон?

— Английская эскадра имеет приказ идти частью в Гибралтар, частью в порт Магон, — ответил Нельсон.

— Выходит, нам здесь делать нечего? Ведь французская эскадра блокирована в Тулоне!

— Я считаю, что русско-турецкой эскадре надо идти к Неаполю.

— Это зачем?

— Бунтовщики никак не успокаиваются. Королевская власть еще не чувствует себя там достаточно твердо… Русские должны помочь. Они превосходно сражаются на суше… — говорил Нельсон.

Ушаков чуть усмехнулся: в последней фразе Нельсона чувствовалось желание уколоть русских.

— Благодари милорда за признание наших успехов на суше, — обратился к переводчику Федор Федорович. — Но напомни, что русские показали себя и не такими уж плохими моряками. В этих же водах действовал Спиридов. Да и Корфу взята моряками…

Нельсон взглянул на Актона. Видимо, срочно требовалась поддержка. Первый министр ждал этого момента — вручил Ушакову конверт, сказав:

— Его величество просит вас поспешить в Неаполь.

«Понимаю, куда вы оба гнете», — подумал Ушаков, но стал говорить о том, что император Павел — великий магистр Мальтийского ордена и для русских Мальта — первое дело.

— На Мальте во многих местах уже развеваются два флага: британский и сицилийский, — ответил Нельсон.

Он встал, сказав, что, к сожалению, не может больше уделить времени для беседы и что он надеется видеть адмирала Ушакова у себя. И уехал с Актоном.

Альянса между двумя адмиралами явно не получилось.

Италийский передал, что Нельсон возмущался чрезвычайной гордостью Ушакова, которого он так и назвал: «русский медведь». Да, ему делать было нечего: английская коса нашла на русский камень!

XXIV

Непримиримую, твердую позицию Ушакова неожиданно поколебали коварные турки.

Турецкие абабы давно тосковали по «вольной» жизни. Мимо стольких роскошных и богатых мест они плыли, столько «купцов» встречали в море и ничем этим не смогли попользоваться!

Такого скучного плавания не ждал ни один из них! Такого бесприбыльного, бедного плавания не запомнил из них никто!

Прибыв в Палермо, они добились того, что капитаны стали отпускать их десятками на берег.

Турецкие матросы решили, что если на Ионических, греческих островах не позволяли грабить, то, может быть, будет дозволено им поживиться хоть тут, на берегах Италии.

И попробовали заняться этим в окрестностях Палермо.

Но сицилийцы неожиданно дали грабителям хороший отпор. Четырнадцать турок остались навсегда лежать на острове, пятьдесят три вернулись кое-как на свои суда израненными, посылая проклятия «неверным». До сорока турок пропало без вести.

Тогда чаша терпения турецкой вольницы переполнилась: они с ятаганами, саблями и интрепелями приступили к своим командирам, требуя немедленного ухода домой, в Константинополь.

Офицеры сами мечтали об этом, видя, что никакой прибыли от дальнейших морских и сухопутных путешествий не предвидится.

Один только Кадыр-бей перепугался насмерть: он боялся, что султан отрубит ему голову за самовольный уход от Ушакова. Кадыр-бей примчался к главнокомандующему бледный и в поту, без своей обязательной шубы.

Кадыр-бей умолял главнокомандующего, чтобы он собственной властью восстановил бы порядок на его кораблях.

Ушаков бесстрашно поехал один на взбунтовавшиеся турецкие суда.

Приезд грозного Ушак-паши, которому, как все знали, султан дал полную власть над турецкой эскадрой, отрезвил горячие головы. Порядок был восстановлен.

Однако Ушаков, уезжая от Кадыр-бея, взял с собою Метаксу и его помощников-переводчиков, говоря:

— Уедем-ка со мной. Не ровен час…

Он понимал, что турки угомонились ненадолго.

Вечер и ночь прошли на турецких судах спокойно.

Но ранним утром 1 сентября вдруг снялся с якоря корабль коварного Патрон-бея, который все время косо смотрел на русских и старался как можно меньше им помогать.

Чуть только остальные суда увидали, что их собрат уходит домой, как сразу же стали рубить якорные канаты. К парусам бросились все — и абабы и артиллеристы.

Русские моряки смеялись, глядя, как беспорядочно, хотя и быстро, турки одеваются парусами:

— Ишь как стосковался осман по своим женам!

— Да, прыти много!

— Вот кабы они так в бою!

— Домой, брат, всякая скотинка веселее бежит!

Кадыр-бей, уходивший из Палермо последним, попытался на прощанье вывесить главнокомандующему сигнал: «Благодарю». Но дальше у сигнальщиков ничего вразумительного не получилось.

Ушаков стоял, с какою-то грустью глядя, как от него уходит его ненадежный союзник.

Он оставался с другим, еще менее надежным.

Приходилось идти в Неаполь. Делать чуждое для России, чужое, ненужное дело.

XXV

Моряки Ушакова внезапным броском заняли Рим, а чудо-богатыри Суворова били лучших французских генералов на берегах Треббии и у Нови.

Но после того как русские солдаты и матросы освободили от французов Северную Италию, они вдруг оказались не нужны своим «союзникам».