Нельзя сказать, чтобы все люди, с которыми он общался, вызывали у него восхищение. Когда Алексей спросил совета младшего брата, стоит ли ему просить перевода на Черноморский флот, Григорий ответил: «…как бы ни приятно было бы мне, чтоб ты служил в одном со мною флоте, не советую, если могу советовать, переходить сюда. Трудно, почти невозможно, ужиться почти со всеми командирами, через которых можно бы выбраться на ветер. Все они чудные моряки, каких от души желаю более, русскому флоту, но капризны, вздорны, дерзки до чрезвычайности, и, правду сказать, почти нельзя обращаться с “черноморами” иначе, как с матросом, потому что, как редки минуты истинного счастья для человека, так редки здесь образованные люди. Далее, зачем упустишь ты на ветер репутацию, которую ты заслужил в том флоте, и которая даром достаётся, да не нашему брату». Честолюбив был Григорий Иванович. Искал таких командиров, какие будут помогать ему двигаться вверх по служебной лестнице. Да и к товарищам по службе относился свысока, хотя и скрывал своё отношение. Он поздравил брата с успехами в литературных трудах, которыми тот мог спокойно заниматься зимой, и предупредил его, что такой вольготной жизни у черноморцев нет в связи с зимним крейсерством у абхазских берегов. Зимнее крейсерство парусников в районе нынешних курортов в те времена можно смело назвать каторжным.
На Чёрном море поздняя осень и зима — время сильных штормов. Паруса и снасти покрывались льдом, матросы срывали ногти, работая с мокрыми заледенелыми парусами, иногда, не удержавшись, падали с мачт на палубу или в море, и то и другое было верной смертью. Кормили на кораблях отвратительно. В штормовую погоду питались всухомятку, горячую пищу не могли приготовить из-за невозможности развести огонь в камбузе. Конечно, у офицеров еда была лучше, они покупали кое-что для себя дополнительно, да и в свободное от вахты время имелась возможность выпить горячего чая в кают-компании под аккомпанемент ледяных капель, падавших с отпотевающего потолка. Без водки опостылевшая солонина не лезла в горло. Правда, и водка, именовавшаяся остряками «трюм-вейн», была не лучше: желтоватая, с сильным и едким сивушным запахом. Питьевая вода хранилась в водяном трюме. Пресной воды всегда не хватало, портилась она очень быстро. Умывались забортной водой. Эту радость знают те, кто сам умывался, мылся и стирал матросскую робу в морской воде.
Офицерские каюты имели спартанскую обстановку, на их оборудовании экономили. Проветривались они плохо, несмотря на устанавливаемые виндзейли (специальные рукава из парусины, через которые шёл воздух с верхней палубы), зато простуда от них гарантировалась. Воздух в каютах был наполнен запахами сивушного масла, табака, плохо очищенных длинных чубуков курительных трубок, которые были тогда в моде, смолёных тросов и немытых тел. В матросских кубриках непривычный человек вообще мог потерять сознание от духоты и нестерпимого зловония. Морскую офицерскую форму того времени придумал какой-то человек, которому самому носить её не грозило, настолько она была неудобная, какая-то кургузая, с фалдочками сзади. По аналогии вспомнил приключения российской формы, когда министр обороны, получивший образование и опыт по мебельной части, пригласил модельера, создававшего фасоны для дам нашей элиты, и тот переключился на фасоны для военных. Хорошо хоть, что в плавании разрешали надевать фуражки вместо дурацких чёрных киверов с медными орлами.
Офицеры подбивали свои сюртуки каким-нибудь дешёвым мехом суслика, белки, зайца, иногда и просто ватой, носили галоши. От дождя защищались зюйдвестками и плащами из смолёной парусины. У матросов не имелось и таких возможностей. Зюйдвестки и плащи выдавали только вахтенным. Работать в них на мачтах было неудобно и опасно. Все были простужены, покрывались болячками, фурункулами. Ко всему этому добавлялись ежедневный мордобой и порка линьками за самые незначительные проступки. При адмирале Лазареве — нашей гордости, выдающемся моряке, о котором положено говорить только с придыханием, обучение и служба матросов были поставлены так, что многие новобранцы не выдерживали условий корабельной жизни и умирали. Выживали лишь наиболее крепкие люди, происходил, язык не поворачивается это произнести, естественный отбор. Зато из оставшихся в живых создавали великолепные команды, прославившие себя в Синопском сражении и на севастопольских бастионах, как говорится, мы за ценой не постоим