Адольф Гитлер (Том 2)

Между тем национал-социалисты все виртуознее играли в рейхстаге свою двойную роль разрушителей и судей «системы». В отличие от прежних времён теперь они, будучи сильной фракцией, были в состоянии парализовать деятельность парламента и своими криками и беспардонностью ещё и подчеркнуть его репутацию «говорильни». Но зато они противились любым попыткам стабилизировать положение, ссылаясь на то, что улучшение условий в конечном итоге служит только политике выполнения договоров и что любая жертва, которой требует правительство от народа, – это акт измены родине. Вместе с тем они использовали технические средства обструкции: шум, бесконечные дискуссии о порядке ведения, или же они все до одного покидали зал, как только слово получал «марксист». Яркий свет на агрессивность фракции, презирающей все условности, бросает то обстоятельство, что, как явствует из доклада парламентского комитета по надзору за соблюдением процедуры, против 107 депутатов НСДАП было внесено 400 жалоб. Когда в феврале 1931 года был принят закон, ограничивавший возможности злоупотреблений депутатским иммунитетом, национал-социалисты, сопровождаемые депутатами от ДНФП, а также пока ещё и коммунистами, вообще ушли из рейхстага. Теперь национал-социалисты ещё интенсивнее развернули работу на улицах и в залах собраний, где они – не без основания – надеялись эффективнее укрепить свою репутацию и пополнить собственные ряды. Оставшихся в парламенте Геббельс издевательски обозвал «партиями чугунных задниц» и похвалялся, что четырьмя днями позже он будет выступать не перед бессильным парламентом, а перед более чем пятидесятитысячной аудиторией[196]

. Правда, от демагогической затеи создать в Веймаре с помощью тюрингского министра внутренних дел Фрика антипарламент национальной оппозиции пришлось отказаться, поскольку государство пригрозило Тюрингии репрессиями.

Исход национал-социалистов из парламента был однако же решением, не лишённым последовательности. Хотя и правда, что сами же национал-социалисты сделали всё возможное, чтобы парализовать рейхстаг и лишить его всякого престижа, но он и без того перестал быть центром принятия политических решений. Ещё до сентябрьских выборов 1930 года Брюнинг, воспользовавшись статьёй 48-й веймарской конституции о праве президента страны на введение чрезвычайного положения, правил через голову рейхстага, погрязшего в дрязгах. А с тех пор, как пути нормального формирования парламентского большинства были блокированы, он вообще пользовался только методами чрезвычайного президентского правления, как бы упражняясь в применении форм полудиктатуры. Но тот, кто видит в этом «смертный час Веймарской республики»[197]

, должен все же принять во внимание следующее. Это перемещение центра тяжести власти стало возможным только потому, что отвечало стремлению практически всех партий уклониться от политической ответственности. Некоторые исследователи все ещё склонны возлагать ответственность за поворот событий к авторитаризму на «аполитичные массы». Но если «командные государственные структуры» как-то и проявляли себя, то именно в той смирёной поспешности, с какой и левые, и правые партии в момент кризиса свалили ответственность на презираемого «эрзац-кайзера», чтобы только о них не подумали, будто они как-то связаны с предстоящими непопулярными решениями. Покинув рейхстаг, национал-социалисты только проявили большую последовательность, чем остальные партии.

Недовольство многопартийным государством – по сути, уже и не являвшимся таковым – усиливалось ещё явными неудачами правительства, как во внутренней, так и во внешней политике. Политика суровой экономии, которую Брюнинг проводил с дальним прицелом и уверенностью, дорого стоившей ему самому, не устранила ни финансовых трудностей, ни кризиса сбыта; не уменьшила она и бесчисленную армию безработных, так же как не принесла плодов в вопросе репараций и разоружения. В первую очередь Франция, встревоженная результатами сентябрьских выборов, противилась любым уступкам и предавалась истерическим настроениям.