Адония

И, чтобы завершить приятное превращение, в пансион следует привезти достойную во всех отношениях пожилую метрессу.

Донна Бригитта

Ранним осенним утром, наполненным невысоким и тихим солнцем, к воротам бывшей тюрьмы приблизился неторопливый эскорт. Кто-то глянул на него из бойницы над воротами. Видно было, что ехали всю ночь, кони устали, всадники выпрямленными руками тяжело упирались в луки сёдел.

Небольшая карета и трое всадников остановились возле высоких, окованных железными плашками створок.

— Кто и зачем? — долетел из бойницы хрипловатый, простуженный голос.

«Голос женский, но с показной грубостью. Боятся они кого — то, что ли?» — подумал тот, кто был ближе всех к воротам; и, вскинув голову, зычно крикнул:

— Привезли сиротку на воспитание! Патер Люпус прислал метрессе письмо! И деньги!

Спустя минуту из бойницы на верёвке опустили корзинку. Один из всадников, подъехав, положил в неё кошелёк и бумажный свиток с печатью. Корзинка, подёргиваясь, полезла вверх.

— Ещё немного подождём, — сказал всадник, возвращаясь от ворот к спутникам.

— А сколько это «немного»? — недовольно спросил один из них, тяжело наваливаясь животом на луку седла.

— Ну, сам считай. Сейчас привратница отнесёт письмо к метрессе. Та прочитает, сочтёт деньги. Отдаст распоряжение. Привратница вернётся — и впустит нас. Думаю, через полчаса мы напоим лошадей и отдохнём.

— Через полчаса! Ехали весь день и всю ночь! Я к этому седлу припёкся, как к сковородке…

— Заткнись, приятель, — негромко бросил предводитель эскорта. — Ты что, терпеть не умеешь?

«Приятель» промолчал. Всадник подъехал к карете, заглянул в окно, резко постучал в дверцу.

— Просыпайся! — приказал он. — Приехали.

Карета едва заметно качнулась. Дверца раскрылась, в её проёме показалась маленькая Адония в своём мальчишеском одеянии. Присев, она осторожно опустила одну ногу на ступеньку, потом вторую — и спрыгнула на землю. Верховые, страдальчески кривясь, тоже стали слезать с лошадей. Разминали затёкшие ноги, переговаривались:

— Всю ночь тащились без отдыха.

— Да. К чему бы такая спешка?

— Наверное, за этой девчонкой могла быть погоня. Не зря же в мужское одели. Кто она, кстати, такая?

— Не твоё дело.

— Ну да, конечно. Я просто так, без интереса спросил. Не доноси патеру.

— Ладно, забудем.

Ждать, действительно, пришлось полчаса. Дрогнула и медленно отошла высокая створка ворот. Из-за неё на полтуловища выступила рослая служка в чёрном балахоне, неприветливо взглянула на прибывших.

— Донна Бригитта распорядилась впустить сиротку! — крикнула она деланно грубым голосом.

— А нас? — не без недовольства спросил предводитель эскорта. — Хотя б лошадей напоить!

— Только сиротку! В женский пансион мужчины не входят.

Шёпотом выругавшись, посланник повернулся к Адонии.

— Иди, тебя ждут.

— Я хочу к маме, — сообщила, уставившись на посланника ясными синими глазками, Адония.

— Ну, так иди! Мама там.

Адония поспешно, стуча мальчишескими, с железными пряжками, башмачками, затопала к воротам и неприветливой, в чёрном балахоне, служке. Торопливо вошла в безлюдный, тщательно выметенный двор. За её спиной с грохотом затворились ворота.

— Где мама? — спросила, обернувшись, с радостным томлением в голосе, девочка.

— Вон туда иди, — махнула рукой служка.

Адония посмотрела в сторону, указанную жестом. В рыжей кирпичной стене приземистого длинного здания с узкими зарешёченными окнами — крашеная коричневой краской дверь с округлым верхом. Над дверью — венок из белых и синих цветов. Цветы! Ну конечно же, мама там!

Добежав до двери, Адония попыталась её открыть, но та не поддалась. Тогда она стала тревожно и часто бить носком туфли в коричневый деревянный планшир. Ей открыла пожилая женщина, тоже в чёрном, с пугающей волосатой бородавкой над бровью. Грубо схватив Адонию за ворот камзольца, она, приподняв, перенесла девочку через порог и, толкнув в сторону раскрытой неподалёку двери, громко крикнула:

— Новенькая!

На звук её голоса торопливо вышли две молодые служки, также в одинаковых чёрных одеждах. Одновременно низко склонились. Одна пробормотала:

— Слушаем, сестра Ксаверия…

— Ты — к госпоже метрессе, — распорядилась Ксаверия, — а ты — отведёшь новенькую в мыльню.

Адонию привели в гулкое, с холодным каменным полом помещение. От двери протянулся ряд осклизлых, тёмного дерева лавок, дальше стояли несколько невысоких бочек, и наконец, у дальней стены, где была ещё одна дверь, высился огромный железный котёл, под которым горел огонь. Стылую, несмотря на огонь, мыльню наполнял запах дыма, дёгтя и сырого застарелого дерева. Над котлом, на деревянной площадке с лесенкой и перильцем стояла согнутая, хотя и без явного горба, служка и медным, на длинной и толстой ручке, красновато поблёскивающим черпаком доставала из котла дымящуюся горячую воду и сбрасывала её в чан с белым бельём.

— Раздевайся, — приказала Адонии приведшая её в мыльню девушка. — Одёжку сложишь вот здесь.