Адония

Встала и путешественница. Загадочно улыбаясь, она подошла к разгорячённой компании. Воображение полупьяных матросов стремительно лепило слепящие, шальные образы предстоящего приключения. Навстречу приближающейся к ним синеокой, смелой и в одежде и в поступках девице летели буйные выкрики, свист, рычание, ликующий хохот. Не дойдя трёх шагов, девушка твёрдо, по мужски, на ширину плеч расставила ноги и, распустив шнур у горла, развела в стороны полы пыльника. Ошалевшим от безнаказанности и от продолжительного буйного веселья матросам открылась гибкая, стройная фигура загадочной путешественницы, её длинные ноги, обтянутые белыми кожаными панталонами, высокая грудь под кружевной белой сорочкой. Однако нового взрыва веселья эта картина у расходившихся буянов не вызвала. Напротив, шум и гвалт в один миг ослабели, истаяли: на животе рыжеволосой нахалки, в мастерски подогнанной к её фигуре кожаной кобуре, от груди до пояса, стволами наискосок-вниз угрюмо отсвечивали металлом два пистолета с поднятыми на боевой взвод курками. И уж вовсе гробовая тишина пала на посетителей трактира, когда девица скупым привычным движением изъяла пистолеты из гнёзд и направила их на онемевшую и замершую компанию.

Тяжело прогремели шаги Филиппа. Он подошёл к сидящему с краю матросу. Словно железный мундштук лошади, сунул в его рот палец, проткнул им щёку и, потянув, как сома на крюке, вытащил побледневшего до меловой белизны матроса из-за стола.

Перед Адонией были составленные в один три стола, за которыми оставались — трое слева и четверо справа. За её спиной послышался тупой, хлёсткий звук, будто в разделочной у мясника ударил топор. Краска сошла с лиц сидящих перед ней матросов. А сзади — новый удар и отчаянный, наполненный болью и ужасом вскрик.

За столом пошевелился сидящий у самой стены матрос — лет сорока, из бывалых. Лицо его, имеющее целую коллекцию шрамов, было серым от страха и напряжения. Он с усилием разлепил губы и произнёс:

— Братцы! Он ведь нас так по одному и прикончит!

Его товарищи, освобождаясь от липкого оцепенения, зашевелились, начали с шумом дышать.

— Надо рискнуть, братцы! — продолжил он торопливым горячим шёпотом. — Бросимся разом! Ну, самое страшное — в двоих она попадёт, но останутся пятеро! Ей тогда — башку прочь, а Ловкого — на ножи! Ножи доставайте!

— Я — за! — хрипло бросил один, и тут же его сосед сдавленно крикнул: — Согласен!

Адония с дружелюбной улыбкой, не шевелясь, смотрела на изменившиеся лица придавленных страхом весельчаков, на их неуверенную суету.

— Эй, чертовка! — прошипел кто-то из середины. — Давай без шуток! Иначе тебе голову снимем!..

— А-а-а… — мучительно выдавил из себя тот, кто сидел ближе всех к смотрящим на компанию чёрным дырам стволов, — … бей!..

Но «их» выкрикнуть не успел. Путешественница чуть повела подбородком влево, выверяя прицел, и спустила курок. Тугой волной пронёсся по трактиру оглушительный выстрел. А владелица пистолетов спокойно повела подбородком вправо, чуть подняла кисть — и новый гулкий удар.

— Всё!! Бей!! — Заорал матрос со шрамами и занёс, чтобы вскочить, ногу на стол.

Но края лавок перекрыли два простреленных тела; драгоценный миг ушёл на то, чтобы столкнуть их на пол, и этот миг проклятая, рыжеволосая, обнажившая в шалой улыбке влажные белые зубы «собачка» использовала для того, чтобы швырнуть на пол, к убитым, дымящиеся пистолеты и освободившимися руками разбросить в стороны полы плаща и пыльника. Бёдра её обнажились с боков, и на них, в закрепленных ремешками портупеях, тускло блеснули ещё два пистолета. Выдернув их из гнёзд, девочка-стрелок заученным движением вскинула руки и повторила всё заново: взгляд — выстрел — взгляд — выстрел. И, отбрасывая в стороны отработавшие пистолеты, вдруг, согнувшись и вытянув руки, упала на пол сама. В тот же миг над ней, фыркнув в воздухе, что-то мелькнуло, и предводитель компании, успевший-таки вскочить на стол, свалился с него, таращась мертвеющими глазами на вошедший в его грудь до рукояти тяжёлый метательный нож.

Последние двое оставшиеся в живых отпрянули, торопливо сбросив под стол оружие, к забрызганной кровью стене.

Филипп подтащил к столу изломанное тело первой жертвы, подсадил ещё живого матроса к краю, подняв его голову над столешницей, достал из кармана кованный гвоздь, разжал им, скрежетнув, зубы несчастного, нанизал на гвоздь язык, вытянул его наружу и, изъяв из другого кармана ту самую оловянную кружку, действуя ею, как молотком, прибил гвоздь к столу.

Адония села, приблизила к ещё живому взгляду лицо и задушевным голосом попросила:

— Скажи — со-бач-ка. Ну скажи — со-бач-ка…

Подошёл Маленький, поднял и принялся чистить и заряжать пистолеты. Адония, встав, с демонстративно кроткой улыбкой направилась к уцелевшим, прижавшимся к стене матросам.

Филипп вернулся за свой стол, о чём-то негромко стал разговаривать с Люпусом. Поморщился, дёрнул плечом: у стены раздались ещё два выстрела. Дослушав слова патера, кивнул, выпрямился. Громко позвал:

— Эй, хозяин! Кроме тебя в трактире ещё кто-нибудь есть?