Адреса памяти

Аресты не замедлили себя ждать. За ними последовали ссылки. В том числе – и судьбоносные.  В далеком Шушенском заключается брак с Володей. Вытачиваются кольца из двух пятаков. «Разыгрывается этот балаган» с венчанием. Избежать его никак нельзя – иначе ссыльным не позволено будет жить вместе. «Ну, что ж – женой так женой», – войдет впоследствии во все канонические книжки о революционной чете меланхолическое признание будущей первой леди.

Семейная жизнь стартовала на одном краю земли – восточном. Продолжилась на противоположном – западном. Эмиграция проглотила революционную чету на полтора десятилетия. Скучная Европа, издание подпольных газет, чтение докладов, переводы с французского, немецкого, английского и – назад, обильная корреспонденция с буйными прогрессистами,  нудный семейный быт, велосипедные прогулки в Альпы, хворь матушки, письма свекрови… Мюнхен, Лондон, Женева, Париж – блестящий маршрут русских изгоев. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» – нужда политическим пилигримам никогда не грозила.

Надя  была неважной хозяйкой. Роль эту возложили на тещу. Кормила затя она. Наде никак не давалась кухонная премудрость. По причине ли опрокинутых кастрюль и битых чашек, а может, по каким иным соображениям первым литературным опытом молодой Крупской стал небольшой трактат под характерным названием «Женщина-работница». О том, сколь тяжек при царизме женский труд. И чтобы его облегчить – от царизма необходимо избавиться. Впрочем, последней идее были подчинены практически все ранние труды Надежды.

Чем больше и чаще писала Крупская, тем строже относилась она ко всему ранее до нее сочиненному. Даже – Платоном сочиненному. Даже – Кантом. Не говоря уже о Марселе Прусте и Михаиле Булгакове. Их Крупская на старости  лет предложила запретить. Как уводящих от марксизма. Так же как запутавшегося в «буржуазных рифмах» Чуковского, сражение с «Крокодилом» которого разочарованная стилем писателя Надежда Константиновна затеяла в конце 20-х годов. «Крокодил» временно отступил, но устоял. Крупская же, искренне переживая за литературный вкус подрастающего поколения, так и не смогла членораздельно сформулировать низкосортность будущих детских шлягеров.

Она прожила ровно 70 лет. Скончалась сразу же после шумного юбилея. Многие, конечно, говорили, что ее отравил Сталин. От него был преподнесен аппетитный торт. Впрочем, угощение вскоре реабилитировали. Надежда Константиновна была просто нездорова. Устала. Много перенесла. Многое повидала. Многое передумала. Многое после себя оставила. Но главное унесла с собой – тайну упорного движения до упраздненных ориентиров.

Из Хоревки – в Тургеневку

– Берите с собой на всякий случай крепкие ботинки, а лучше сапоги, – сразу предупредила меня по телефону  ульяновский краевед Александра Черкесова. – Если чуть дождик прыснет – придется до Хоревки идти пешком километров 8–10 по бездорожью…

Но обошлось. Ульяново встретило пронзающей бирюзовое небо краснокирпичной мощью недостроенного еще со времен Первой мировой храма Знамения, тихими улочками, редкими авто и хорошей перспективой не бить ноги к дорогим для любого русского человека тургеневским святыням. Два моста надежной «Нивы», по нашим расчетам, гарантировали успех паломничества в самые непроходимые места.

– М-да, – скептически окинув взором наш служебный транспорт, озабоченно вздохнула Александра. – Сделаем тогда так: свою машину вы оставляете здесь, а дальше поедем на «буханке». Иначе не пройти. Тем более что и водитель наш Григорий Королев – местный, из Хоревки, дорогу туда, пожалуй, только он и сможет указать.

От Ульянова до того места, где лет 170 назад в избе премудрого Хоря гостил Иван Сергеевич Тургенев, – километров тридцать. Из них – с десяток до Крапивны по одиноко странствующему в живописных проседях берез асфальту. Еще пяток – и мы уже в старинном Чухлове. Народу вокруг – чуть. Даром что район самый большой и малонаселенный в области. Тесноты никакой: хочешь по левую руку километров десять шагай – и тишина, хочешь – по правую, и то же самое – ни звука.

За Афанасовом, бывшим имением купца Цыплакова, «спешились»: асфальт закончился, а с ним – и остатки цивилизации. Дорога едва обозначалась парой беглых лент вдавленного глубоко в землю пепельно-серого ковыля и от последних афанасовских домов упрямо уводила куда-то в неизведанное. Впрочем, неизведанное – более для нас, нежели для спокойно-раздумчивого и умелого водителя с исчезнувшей с лица земли Хоревки.

За последней околицей Григорий предусмотрительно затормозил, спрыгнул из кабины на землю и, зазвенев ключами, быстро подключил передний мост. Оказалось, не напрасно: колея временами разваливалась на широкие промоины, то и дело грозя жадно поглотить все четыре колеса нашего уазика. Вместе с мостами.

– То, скорее всего, охотники проезжали, – уверенно крутя баранку и точно втискивая наш уазик между густо вставшей вокруг лесной тесниной, пояснял Григорий.