Адриан Моул: Дикие годы

— Я эмоционально развился и оставил позади Пандору Брейтуэйт, — сказал я и пересказал ей историю со стихотворением, реакцией Пандоры на него и моей реакцией на реакцию Пандоры. В этот момент в кабинет вошел высокий смуглый человек в замшевой рубашке. Казалось, мое присутствие его удивило.

— Извини, милая. Не могу найти маленькую терку для пармезана.

— Второй ящик в нижнем ряду, милый, рядом с плитой, — ответила она, глядя на него снизу вверх с нескрываемым обожанием.

— Прости, пожалуйста, — откликнулся он.

Когда мужчина вышел, я встал со стула и сказал:

— Как смеет ваш муж прерывать мою консультацию своими мелочными домашними вопросами?

— Мой муж не знал, что вы здесь, — ответила Леонора. — Я назначила вам срочный прием, если вы не забыли. — Говорила она очень размеренно, но я заметил, что на виске у нее пульсирует жилка. Кроме того, Леонора похрустывала пальцами.

— Вам следует научиться давать выход своему гневу, Леонора. Нет ничего хорошего в том, что вы его в себе закупориваете, — сказал я.

На это она ответила:

— Мистер Моул, со мной у вас не наступает никакого улучшения. Я бы посоветовала вам обратиться к другому аналитику.

— Нет. Я хочу видеть именно вас. Вы — единственная моя причина жить дальше.

— Так, — сказала она. — Подумайте, что вы говорите. Иными словами, без меня вы бы совершили самоубийство?

Меня охватило сомнение. С первого этажа доносились звон кастрюль и звяканье бокалов, поднимался восхитительный аромат, от которого у меня текли слюнки. Я почему-то выпалил:

— Можно мне остаться на ужин?

— Нет. Я никогда не общаюсь с клиентами вне кабинета, — ответила она, посмотрев на изящные золотые часики.

Я сел снова и спросил:

— А насколько я безумен, если считать по шкале от одного до десяти?

— Вы вовсе не безумны, — сказала она. — Как говорил Фрейд: «Терапевт не может лечить либо безумных, либо влюбленных».

— Но я — влюблен

. В вас, — сказал я.

Леонора глубоко вздохнула. Грудь ее поднялась и опала под вышитым свитером.

— Именно поэтому мне и кажется, что вам бы неплохо встретиться с другим терапевтом. У меня есть друг, Райнхард Ковольски, у которого превосходная репутация…

Я не хотел слышать больше ни слова о герре Ковольски. Я покинул ее кабинет, положил три десятифунтовых банкноты на столик в прихожей рядом со смеющимся Буддой и вышел на улицу.

Я был в ярости, поэтому решил дать выход своему гневу и пинал пустую банку из-под диетической кока-колы до самого дома.

Добравшись до чердака, я подготовил костюм, чтобы утром отправиться на поиски работы. После чего лег на кровать с номером «Оксфорд Мэйл» и обзвонил все вероятные места из колонки вакансий.

Ни одного места, где требовалась бы пятерка по английскому на экзамене повышенного уровня, не оказалось.

Пятница, 26 июля

Пошел в Центр Занятости, но очередь там была слишком длинной, поэтому я вернулся. Кассандра сидела в кухне — изучала детские книжки с карандашом в руке. Взяла одну и исправила Винни-Пух на Винни-Пук .

— Терпеть не могу двусмысленности, — объяснила она, щелчком надевая колпачок на черный маркер.

Суббота, 27 июля

Видел Брауна в книжном магазине «У. Г. Смит» — скупал последние номера всех журналов о дикой природе. Он ухмыльнулся и спросил:

— Наслаждаешься праздной жизнью, Моул?

Я натянуто улыбнулся в ответ и произнес:

— Напротив, Браун, — работаю так же много, как обычно. Я менеджер среднего звена в Книжном Тресте в Кембридже, жалованье 25 тысяч фунтов в год, плюс машина. Должность я получил благодаря своей пятерке по английской литературе на экзаменах повышенного уровня.

Браун пулей вылетел из магазина, забыв расплатиться за журналы. На тротуаре его перехватил охранник. Я не стал задерживаться, чтобы насладиться его унижением.

Воскресенье, 28 июля

Весь день просидел в комнате, чтобы не попадаться на глаза Кассандре. Она настаивает на том, чтобы все в доме полчаса медитировали каждое утро. Кристиан даже прекратил свои исследования в области массовой культуры. Кассандре не нравится, что его одежда пахнет табачным дымом, когда он возвращается из притонов. Если она не будет осторожна, то погубит всю его академическую карьеру.

Я живу на сбережения, но дальше так продолжаться не может. Государству придется меня содержать — в конце концов, я же не просил рождаться на свет, правда? Но день придет, и Государство будет радо, что поддерживало меня. Когда я стану налогоплательщиком высшего ранга.

Тем не менее, прежде чем сдаться на его милость, завтра я собираюсь бродить по улицам Оксфорда в поисках работы — причем, такой работы, которая не потребует умения водить машину или общаться с животными.

На следующий год я проживу на свете уже четверть века — но какой след оставлю я в мире, если не считать литературной премии газеты «Лестер Меркьюри», когда мне было семнадцать лет?

Если завтра мне суждено умереть, что будет написано на моем надгробии?

Адриан Альберт Моул

Неизданный романист и пешеход

Оплакиваем несколькими

Презираем многими

Лауреат конкурса сочинений