Адриан Моул: Годы прострации

— Зачем? — пожала плечами Георгина. — Ты ведь не из Бригады скорой помощи имени Святого Иоанна.

По дороге домой она была неестественно молчалива. Слава богу, Грейси едва успевала переводить дыхание, пересказывая Дуги и матери причудливый сюжет «Классного мюзикла».

Пока мы готовили пастушью запеканку, Георгина не сказала ничего, кроме «передай фарш», «не режь морковь слишком толсто» и прочего в том же духе. А я радовался моему чудесному спасению. Надо дать ясно понять доктору Пирс, что я хочу вернуться к нашим прежним взаимоотношениям, то есть по схеме «книготорговец — клиент».

Воскресенье, 14 октября

Пандора, по ее собственному выражению, «шикарно опоздала». Запеканку пришлось держать в духовке на маленьком огне, чтобы не остывала, и, конечно, ее вкусовые качества снизились к тому времени (а точнее, к 9.07 вечера), когда Пандора наконец явилась.

Но прежде мы успели пройти через очередной одежный кризис.

— В пунцовом «восточном» платье ты выглядишь изумительно, — убеждал я жену.

И она надела это платье, хотя и без энтузиазма. Но, дорогой дневник, должен признать, когда в нашу гостиную вплыла Пандора, задрапированная в светло-серый кашемир, на ее фоне Георгина смотрелась слегка вульгарно. Атмосфера за столом была той же температуры, что и бутылка «Кюве де Винерон Божоле» 2005 года, которую я вынул из холодильника.

Пандора потребовала, чтобы я рассказал ей «историю» моей простаты. Примерно на середине она перебила меня:

— Без чертовой сигареты я это слушать не могу, а я оставила свои в чертовой машине.

Георгина придвинула к ней пачку «Силк Кат» — это был первый дружеский жест, которым женщины обменялись за весь вечер.

Когда я завершил свой рассказ философским изречением доктора Вулфовица о том, что мы все умираем с момента рождения, Пандора уронила голову на стол, едва не опрокинув при этом бокал с вином, и заплакала. Я ждал, что Георгина ее утешит, но та даже не пошевелилась. Тогда я поднялся, подошел к Пандоре и встал рядом с ней. Пандора обхватила меня руками за талию, и моя рубашка намокла от ее слез. Если честно, дневник, я и сам был близок к тому, чтобы разрыдаться, но, взглянув на Георгину, вдруг поежился, словно от сквозняка: глаза жены были абсолютно сухими, а на лице застыло выражение, которое посторонний наблюдатель назвал бы «холодной безучастностью».

Пандора засиделась до двух часов утра, Георгина отправилась спать много раньше. Мы с моей школьной подругой вспоминали прежние времена, когда нам обоим было по 13 лет и 9 месяцев и мы влюбились друг в друга.

— Я совершенно помешалась на тебе, — говорила Пандора. — Ни о чем другом и думать не могла. Не знала, как дожить до того момента, когда я вновь увижу твою дурацкую физиономию. И ты был первым, кому я показала свои соски.

— Нет, — уточнил я, — ты показала мне только один сосок, левый.

Я попытался свернуть беседу на вестминстерские сплетни. Особенно меня интересовало психическое состояние Гордона Брауна. Действительно ли его неуравновешенность представляет угрозу для общества, как пишут в некоторых газетах?

— В политике нужно быть немного сумасшедшим, — ответила Пандора, — это ведь чудовищная работа. И потом, я, по-твоему, тоже сумасшедшая, если мечтаю стать когда-нибудь первой женщиной премьер-министром от Лейбористской партии?

— Я думал, тебе надоела политика… Ты же почти не бываешь в своем избирательном округе.

— Вестминстер — такая зараза, — сверкнула глазами Пандора. — Ехать оттуда в убогую провинцию всегда страшно не хочется.

Ее высказывание меня задело:

— Именно убогими провинциями страна и богатеет. Доктор Джонсон родился в Личфилде, Шекспир — в Стратфорде-на-Эйвоне. А ученый, который изобрел ДНК-генотипоскопию, Алекс Джеффрис, родом из Лестера!

Дневник, я был рад, когда она ушла. Этот длинный день утомил меня, а когда я лег, воспоминание о том, во что превратился сыр на пастушьей запеканке, довольно долго не давало мне заснуть.

Обедали, как обычно по воскресеньям, в «Медведе». Я уже видеть не могу их жаркое, поэтому выбрал «мясо по-тайски». На вкус оно было как черное мыло, которым мать мыла мне голову воскресными вечерами — в тщетной попытке отпугнуть запахом этого мыла вшей. Впрочем, чего можно ожидать от повара по имени Ли, окончившего кулинарные курсы по специальности «блюда из микроволновой печи».

Каким-то образом по деревне распространились слухи о моей болезни. Вряд ли доктор Вулфовиц имеет привычку обсуждать с посторонними своих пациентов и их недуги, так что в разглашении медицинской тайны я подозреваю миссис Лич. Больше просто некому. И я твердо намерен пожаловаться в Британскую медицинскую ассоциацию. Кое-кто из посетителей паба подходил ко мне, завязывал беседу, но все смотрели на меня так, словно снимали мерку для моего гроба. И все же в какой-то степени, пусть и очень малой, общее внимание было мне приятно.

На выходе из паба, катя отцовскую коляску и держа за руку Грейси, я столкнулся с дамой из Тимбукту. Она спросила, не удочерили ли мы Грейси. Шутливым тоном я ответил, что, насколько мне известно, у Грейси моя ДНК.