Адриана Таш ри Эйлэнна 1 (СИ)

— Адри, — ласково протянула Роллина. — Марш! Феи уже герметизировали коридор!

Так и не справившись с диким хохотом, я послушно вцепилась в протянутую мне руку и позволила увести себя в самый дальний угол, гуще всего поросший буйной зеленью.

Сказал бы мне кто парой месяцев раньше, что придворный живописец утащит меня в кусты с благородной целью превратить принцессу Хеллы в ужасно старую и пыльную образину, я бы, наверное, так развеселилась…

Впрочем, скучать и так не приходилось.

Говорят, все шаманы ташиев безумно обожали джунгли — свой дом, свое божество; оно отвечало им взаимностью, как умело, и терять своих возлюбленных отказывалось наотрез — даже когда приходил их срок. Остановить смерть невозможно; а вот обмануть…

Умирающие шаманы изменялись, навсегда становясь частью своего божества и утрачивая человеческий облик. Ташии берегли своих старейшин, охраняли, как, наверное, не охранялось ни одно сокровище мира: доказательство истинной силы их странноватой религии дарило им куда больше, чем можно было представить. Я никогда не понимала искренне верующих людей, но целеустремленность и страстность, с которой крошечные племена верили в Джунгли, завораживала даже самых циничных.

Неземная умиротворенность на лице Фирса, когда он протянул ко мне изуродованную руку, заставила меня невольно улыбнуться и подумать, что духи джунглей повиновались только ему по очень простой причине: где-то в глубине души придворный художник был влюблен в божество — пусть и не свое — ничуть не меньше настоящих шаманов.

Я расслабилась под тихий шепот магии, так похожий на шелест леса, доверчиво прижавшись к боку самого грандиозного обманщика в моей жизни. Он улыбнулся, машинально чмокнул меня в макушку, и даже почесал за ухом — хоть и не настоящим. Я пожалела об отсутствии поблизости зеркала и тотчас порадовалась ему же. Единственное изображение старейшины ташиев, попавшееся мне на глаза, оставило неизгладимые впечатления: лично я бы точно ни за что не согласилась остаться жить вечно наполовину превращенной в зверя — и продолжающей дряхлеть и стареть.

Но тот пыльный полутруп на фотографии, затянутый в паутину, будто в саван, остался. И я не хотела думать о том, что же могло его держать.

«Потому что боишься, что никогда не испытаешь ничего подобного?» — насмешливо поинтересовался мой собственный голос. Та, Что Сильнее, так и осталась где-то на задворках сознания. Как бы старательно я ее ни заглушала.

Фирс рассеянно приобнял меня за плечи и прижался щекой к моей голове, и в груди словно что-то встало на место, заливая привычную пустоту уверенным, ровным теплом. Мое солнце. Уютное, родное солнышко, которому, наверное, лучше и знать о том, как же много он для меня значит.

Нет, я не боялась никогда не испытать ничего подобного тому, что заставляет жить безумных шаманов. Страха не было вообще.

Я все сделала правильно, дав согласие на брак с ирейским принцем — более рационального, разумного и взвешенного поступка просто быть не могло. А теперь меня непреодолимо тянуло совершить неимоверную глупость.

«Так соверши. Соверши — или будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Или ты уповаешь на то, что она не будет особенно длинной?»

Я поджала под себя ноги, мимоходом отметив, что иллюзия лисьих лап вышла донельзя правдоподобной, и навострила уши. В кают-компании звучал сказочно прекрасный голос — словно перезвон серебряных колокольчиков, словно журчание тысячи ручейков; и этот волшебный голос так грязно ругался, что сомнений не оставалось: таможенники наткнулись на Тамаза.

Фирс явно пришел к тем же выводам — поднял голову и пакостно заулыбался. Я покосилась на его губы и поспешно отвела глаза. Нет, я не буду сожалеть всю оставшуюся жизнь, что не поцеловала придворного живописца, будучи в облике нереально старой и пыльной образины. Не буду. И вот прямо сейчас — тоже!

— Миледи, я рад приветствовать вас на «Роллине», — а это, несомненно, вклинился благородный ирейский гад. Даже не научившись узнавать его голос по одному только звучанию, я безошибочно узнала его по мерзкой манере всегда и всюду оставаться безукоризненно вежливым. Хотя подобное поведение в исполнении темнокожего тенерианца с огромным пушистым афро, наверное, выглядит странновато. — Буду счастлив показать вам корабль.

В кают-компании повисла удивленная тишина. Тенерианец, который «будет счастлив» от того, что какие-то таможенники шляются по его сестре — это что-то из разряда дурных анекдотов. Я спрятала лицо (морду? Или что там у меня теперь?) на груди придворного художника и поплотнее прижалась к нему. Почему-то так я чувствовала себя гораздо спокойнее — хотя сам факт должен был бы настораживать.

— Грузовые отсеки и поврежденный имплантат, — повелительно перечислил волшебный голос.

— Эй, я — тенерианка! — в очередной раз напомнила Роллина. — Во мне нет грузовых отсеков!

Еще одна удивленная пауза — на этот раз гораздо короче. Феи вообще поразительно быстро привыкают ко всему удивительному.

— Хорошо, — спокойно согласилась таможенница. — Тогда — гостевые каюты. Все, какие есть.