Адская Бездна. Бог располагает

Так вот зачем Самуил так долго ждал своего часа, вот зачем он потворствовал капризу Юлиуса, отдав ему Фредерику и покорно снося это мучение: смотреть, как она все короче сближается с другим! Все для того лишь, чтобы прийти к тому, что он мог бы сделать сразу и без всякого труда, — просто уступить ее Лотарио. Все его труды, жертвы, ревнивые терзания пропадут впустую?

Нет, это невозможно! Все не может кончиться подобным образом, надобно постараться, чтобы подготовить иную развязку. Юлиусу не время сейчас умирать. Его присутствие необходимо… вплоть до дальнейших распоряжений.

И Юлиус продолжал жить.

Да, планы Самуила вдруг совершенно переменились.

Он, еще недавно готовый единым решительным движением выплеснуть жалкие капли жизненной силы, что еще оставались в этом полумертвом теле, теперь ничего так не хотел, как наполнить этот сосуд заново и сколь возможно обновить всю кровь в истрепанных жилах своего пациента. В ученых книгах и в лабиринтах своей фантазии он искал самые сильнодействующие средства. Это исцеление должно было стать почти что воскресением из мертвых; ради этого он творил чудеса. Чтобы отделаться от Юлиуса, он едва не пошел на преступление; чтобы сохранить его, он достиг высот гениальности.

Он преуспел — быть может, даже чересчур. Все получилось слишком хорошо как для него, так и для Юлиуса.

Для него эта удача оказалась чрезмерной, ибо, по мере того как к Юлиусу возвращалось здоровье, к Самуилу возвращалась ревность. Он был не прочь выдать Фредерику за умирающего, который скоро перейдет в мир иной, а он ему в том поспособствует, но совершенно не собирался сделать ее женой идущего на поправку мужчины самого крепкого возраста, хоть и слабой физической конституции, чьи чувства, если уже и неспособны вспыхнуть пожаром, вполне могут затлеть от искр, сохранившихся под пеплом пережитого.

Итак, он только и ждал весны, чтобы объявить, что здоровье Фредерики требует ее отъезда за город. Выросшая на вольном воздухе, среди зелени сада в Менильмонтане, где она привыкла проводить даже зимние месяцы, Фредерика задыхалась и чахла в четырех стенах. Кроме того, Самуил использовал этот повод, чтобы поговорить с Юлиусом и о том неудобстве, которое, несомненно, существовало как в глазах света, так и в представлении их самих: слишком уж часто Фредерика оставалась с глазу на глаз с Лотарио — для невесты и влюбленного молодого человека подобная близость была чрезмерной.

С другой же стороны, как внушал графу этот хитрый лис Самуил, спровадить Лотарио, оставив его в Париже, а самому уехать с Фредерикой, пожалуй, было бы со стороны Юлиуса излишней жестокостью, не так ли? Не будет ли тогда Лотарио ежеминутно терзать себя мыслью о том, что Фредерика не одна, она там с другим, и этот другой ее муж, который, может быть, еще и не без задней мысли, а с неким намерением увез жену подальше от посторонних глаз и прежде всего от неусыпного тревожного надзора Лотарио?

Таким образом, не говоря уж о здоровье Фредерики, ревность Юлиуса побуждала его послушаться Самуила и отправить ее за город, а ревность Лотарио требовала, чтобы она поехала туда одна.

Самуил через три недели после свадьбы перебрался обратно в Менильмонтан. Таким образом, Фредерике уже нельзя было там обосноваться. Поискав в окрестностях Парижа, нашли в Ангене прелестный маленький дворец из красного камня с зелеными наличниками, все окна которого смотрели на солнечный восход, озеро и парк.

В первый же ясный февральский день Фредерика перебралась туда.

Юлиус не без грусти перенес такое расставание с нею. Не то чтобы его совершенно отеческая привязанность успела несколько изменить свой характер, но он привык ежеминутно видеть ее подле себя. Его взор отдыхал, останавливаясь на этом кротком юном лице, и это уже стало для него потребностью. Присутствие Фредерики казалось необходимо, чтобы существование, которого ему было отпущено так мало, окончательно не утратило своей прелести. Без нее дом словно опустел. С уходом сиделки уходило и здоровье. С тех пор как ее не стало рядом, Юлиус начал чувствовать себя хуже и каждую минуту ждал нового, на этот раз последнего приступа.

Вот какую жертву он принес ради спокойствия Лотарио. Но разве Лотарио не должен был взамен хоть чем-то поступиться для Юлиуса, который так много для него сделал? В конце концов в знак простой благодарности и уважения к своему дяде ему бы следовало потерпеть, дождаться его смерти, а уж потом, когда муж Фредерики навек упокоится в гробу, искать встреч с нею.

Однако Лотарио — по крайней мере такая картина представлялась Юлиусу из полунамеков Самуила — был весьма далек от подобной деликатной сдержанности.