Адская бездна. Бог располагает

На следующий день все мыслимые тревоги еще теснились в ее мозгу, когда в залу вошел слуга и объявил:

– Господин Лотарио.

– Пусть войдет! – порывисто вскричала она.

Лотарио показался в дверях. Певица бросилась к нему навстречу.

– Ах, вот и вы, наконец! – воскликнула она с упреком. – Что происходит? Надеюсь, у вас, по крайней мере, были достаточно веские причины, чтобы заставлять ваших друзей так беспокоиться?

– Тысячу раз прошу прощения, сударыня, – отвечал Лотарио, целуя ей руку.

– Речь вовсе не о том, что у меня следует просить извинения, – возразила она. – Вам отлично известно, что я вас прощу. Но поспешите рассказать мне, что нового. Ну же, садитесь и начинайте. И не скрывайте от меня ничего. Вы же знаете, мое дорогое дитя, почему мне нужно знать все ваши секреты. Говорите же все, как вы сказали бы матери.

– Ну, как матери… – протянул Лотарио с улыбкой, означавшей, что он находит Олимпию слишком молодой и красивой для этой роли.

– Ваша улыбка в высшей степени галантна, – продолжала она, – но могу вас уверить, что мои чувства к вам именно таковы, какие я бы могла питать к своему сыну. Лотарио, вы верите мне?

– Верю и благодарю вас, – произнес он серьезно.

– Что ж! Лучший способ меня отблагодарить – это держаться со мной по-сыновнему. Потолкуем же. Так что нового?

– Бог мой, да ничего! Единственная новость – это… весна.

– И только? – обронила она.

– И только, но это не так мало. Надо ли признаться, дорогая сударыня? Это весна мешала мне приходить сюда все эти дни: она увлекала меня в другую сторону.

– Ах, вот оно что! Начинаю понимать, – сказала Олимпия.

– О, послушайте, – продолжал он, – ведь если вам нужно все знать, то и у меня есть потребность всем поделиться с вами. Вот уже неделя, сударыня, как я чувствую себя почти счастливым. На ветках распускаются листья, солнышко пригревает, и Фредерика выходит погулять. В долине Монморанси не так пыльно, как в Булонском лесу. Это же понятно, что теперь я обычно направляю моего коня в ту сторону, где меньше пыли. Вот так и выходит, что я чаще всего езжу туда, где Фредерика совершает свои прогулки. Я вам клянусь, что конь сам несет меня в том направлении, нет даже надобности его погонять. Так само получается, что я вдруг безотчетно, невольно, вопреки собственным намерениям оказываюсь на ее пути.

– Возможно, что вы совершаете ошибку, Лотарио, – произнесла Олимпия.

– Почему, сударыня? Кроме всего прочего, ангельская чистота Фредерики хранит ее надежнее, чем херувим с мечом охраняет рай земной! Да и разве там нет госпожи Трихтер, которая не покидает нас, никогда ни на шаг не отойдет… Не правда ли, сударыня, вы меня теперь простите, что я несколько дней здесь не появлялся? Ведь все то время, которое мне оставляют мои служебные обязанности, я провожу в пути.

Олимпия слушала с озабоченным, почти суровым видом.

– И вы таким образом встречаетесь с Фредерикой каждый день? – спросила она.

– Каждый день? О нет! – отвечал Лотарио. – За неделю я съездил в Анген всего пять раз. Так вы и в самом деле осуждаете меня? – прибавил он, заметив, как омрачилось лицо Олимпии.

– Я не осуждаю вас, – сказала она. – Но мне страшно.

– Вы боитесь? За кого?

– За вас. И не только за вас одного.

– За меня?

– Я опасаюсь, как бы, видя Фредерику так часто, отвыкнув обходиться без нее, вы не зашли слишком далеко в столь опасной близости.

– О нет! – вскричал Лотарио. – Честь и доброта графа фон Эбербаха – вот нерушимая преграда, разделяющая нас.

– Сегодня вы считаете ее нерушимой, – отвечала Олимпия, – но останется ли она для вас такой всегда? В двадцать лет влюбившись, смеете ли вы так полагаться на свой разум, когда ваши уста уже коснулись края пьянящего кубка?

– Еще раз вам повторяю, сударыня, порукой мне Фредерика, и вы должны полагаться на нее даже вопреки мне самому, – проговорил Лотарио не совсем уверенно.

– Увы, увы! Фредерика любит вас, – продолжала Олимпия.

– Но тогда что же, по-вашему, мне делать? – спросил молодой человек.

– Я бы хотела… я считаю, что вам нужно уехать, Лотарио.

– Уехать! – воскликнул он.

– Да. По той же причине, что однажды уже заставила вас отправиться в Германию, вам необходимо вернуться туда.

– Ни за что! – закричал Лотарио. – Теперь разлука убьет меня.

– Однажды вы сумели справиться с ней, – настаивала она.

– О, тогда все было совсем иначе! Я не был любим. А теперь меня любят, я это знаю, она мне сама сказала. Теперь я не могу дышать иным воздухом, кроме того, каким дышит Фредерика. Тогда я спасался бегством от печали, безнадежности, равнодушия. Теперь же… о, если б вы только знали, от чего мне пришлось бы бежать теперь! Если бы вы хоть однажды посмотрели, как мы вдвоем бродим по берегу этого чудесного озера с сияющей гладью, но ее глаза блестят еще ярче! Если б вы знали, что это значит, когда тебе двадцать, ты любишь, а вокруг расцветает апрель, птицы поют у тебя над головой, а сердце переполнено радостью до краев! Все вёсны разом! Вот что вы хотите у меня отнять.