— Ну, проедем через проходной, — Лосенок засомневался, — а потом?
— Потом выедем в переулок и еще в один проходной. А через него объедем пересечение с проспектом и минут тридцать сэкономим.
— Твой батя пообещал, что если мы тебя не доставим к двенадцати часам, то он с каждого по сто баксов сдерет. Это выходит, я всего две пятых от получки принесу. Меня жена убьет.
— Тогда тем более сворачивать надо. Другого шанса успеть до полудня у тебя не будет.
— Ладно, — махнул рукой Лосенок, — рискнем…
Лучше б он не соглашался! И лучше бы я, дурак, не соблазнял его этим предложением! Но, видно, уж так должно было получиться…
Мы благополучно выползли в правый ряд и свернули в ту самую подворотню. Запомнилась вывеска с указателем «Алго-банк». И еще я успел заметить, что в пробке, не так далеко от нас, стоит «Чероки» точно такой же расцветки, как наш…
Этот проходной двор мы миновали и в переулок выехали без приключений.
Переулок был коротенький, немного наклонный, и проехать по нему надо было всего метров пятьдесят. В нем и машин-то не было, кроме нашей. Только во дворике небольшого отреставрированного особнячка, обнесенном чугунной оградой, стояло несколько иномарок. Это и был «Алго-банк», судя по вывеске.
Всегда поражался, какие мелочи в цепочке случайностей иногда решают все. В моем случае все решил один взгляд, который я совершенно случайно бросил на свои ботинки. Увидел, что шнурок развязался, и нагнулся, чтоб его завязать. А мог бы и не нагнуться, решив, что можно подождать, пока доедем до дома.
Шнурок я завязал, это помню точно, но голову еще не успел поднять. Что было дальше и в какой последовательности — не помню совершенно.
Четко запомнилась вспышка, которая залила все вокруг оранжево-белым светом, обдала жаром и начисто погасила сознание. А вот каким образом я оказался за мусорным баком в проходном) дворе, не в том, который мы проехали, а в том, куда должны были свернуть из переулка, — понятия не имею. Как рядом со мной очутился чемодан с бумагами — и вовсе не понимаю. Никого, кто мог бы мне это объяснить, рядом не было. В тридцати метрах от меня стоял наш «Чероки» с изуродованным капотом, распахнутыми дверцами, полыхающий, как костер. Рядом лежали трое — Лосенок и оба охранника. Неподвижно, не издавая стонов. Вокруг них на мокром асфальте расползлись багровые лужи.
Голова у меня соображала очень плохо, я не отдавал себе отчета в том, что делаю. Одно знаю точно: никто мной не управлял. Какие-то центры в моем мозгу сами отдавали распоряжения, моя собственная воля не работала, я был как самолет, управляемый автопилотом. К тому же в памяти произошли явные разрывы. После того, как я обнаружил себя сидящим на корточках за мусорным баком, держащимся за ручку чемодана, мне удалось каким-то образом очутиться в том самом подъезде, где располагалась моя старая 39-я квартира, записанная на имя Николая Ивановича Короткова. Это было все-таки не в том же дворе, а в паре кварталов от него. Как я шел туда, как сумел дотащить тяжеленный чемодан-вьюк — не помню. Все это будто ГВЭПом стерло из памяти. Следующий кадр — перепуганное лицо Марьяшки, Марианны, Мариам или Мириам Саркисян (как ее зовут по паспорту, меня никогда не интересовало), которая открыла мне дверь. Дальше опять провал.
Потом я обнаружил, что сижу на диване и Марьяшка накладывает мне на шею повязку с мазью Вишневского. Это я определил по запаху. По-моему, я даже чувствовал боль, но как-то странно, как бы вне себя.
Более-менее связное восприятие действительности началось, кажется, только с того момента, как поел. Любопытно, что того, как я начинал есть, память не сохранила. Запомнился только финал, то есть допивание компота из персиков. Судя по косточкам, оставшимся на тарелке, до компота я сжевал некую птицу. До этого, видимо, был суп, но какой — начисто вылетело из головы. Трапеза происходила у Марьяши на кухне.
— Тебе полежать надо, — сказала Марьяша, и это была первая фраза, которую я запомнил. — Надо, — согласился я и встал из-за стола. Это сильно сказано — встал. Едва приподнявшись, я почувствовал, как все вокруг плывет, а ноги делаются ватными. Не свалился я только потому, что судорожно ухватился одной рукой за холодильник, а второй — за Марьяшку. Впечатление было такое, словно я нарезался до полного неприличия. — Я помогу, обопрись на меня, — испуганно пробормотала Марьяша. Само собой, отказываться я не стал и, опершись на ее плечо, сумел пройти несколько метров, отделяющих кухню от комнаты. Там Марьяшка помогла мне лечь на кровать.
— Ну как, легче? — спросила она. — У тебя ничего не болит? Голова кружится?
— По-моему, нет, — сказал я. Действительно, вроде бы ничего не болело, даже шея, которую мне чем-то обожгло. И голова, едва я улегся на подушку, перестала кружиться. Правда, поднять я ее не мог. Будто на нее надели нечто вроде свинцового шлема.
— Попробуй заснуть, — поглаживая меня по щеке, прошептала Марьяшка. — Сон все лечит.
— Где чемодан? — вдруг вспомнил я.
— Здесь чемодан. Куда денется? Я его под стол задвинула. Там что, деньги?