Адвокат Империи 5

— М-м-м, Евгения! — Граф тут же расплылся в галантной улыбке. — Это чувство взаимно. Позволь сказать, что сегодня ты выглядишь просто обворожительно.

— Ох, да будет вам, — улыбнулась женщина и замахала рукой, стараясь показать, мол, такая ерунда, право слово. Да только румянец на щеках и эмоции выдавали скрытое внутри довольство от комплимента. — Вы к нам сегодня за чем-то конкретным или хотите просто посмотреть новинки?

— Думаю, сегодня позволю себе взглянуть на работы молодых талантов, — вежливо произнёс граф. — Слышал, что у вас тут несколько новых работ появилось?

— Ох, да. Их доставили…

В общем доставили недавно. Художник молодец. Работы полны чувств, эмоций и глубины. Всё прочее, прочее, прочее. Я вот шёл позади них и смотрел, как они по-дружески воркуют. Алё! Тётя! Он мне пару минут назад угрожал спалить это место! Чего ты с ним трёшься⁈

Видимо, я слишком громко думал, так как Браницкий будто услышал меня и тут же повернулся.

— Кстати, о молодых дарованиях. Жень, познакомься. Александр Рахманов, — представил он меня.

— О, очень приятно! — тут же защебетала она, да только внутри ничего кроме брезгливости от вида моего спортивного костюма и кроссов не было. — Вы тоже художник?

— Хуже, Женечка! — заговорщицки зашептал ей Браницкий. — Он адвокат!

— О! Даже так?

Кажется, её взгляд стал ещё более брезглив, хотя, казалось бы, куда уж дальше. В нём ещё что-то вроде отвращения появилось. А вот это уже странно. Я заметил короткий взгляд, который она кинула в сторону Браницкого. Не страх или опаска. Нет. Скорее, что-то вроде недовольства.

Любопытно.

— Да, — продолжил ломать он комедию. — Молодой, неопытный ещё. Но я решил помочь ему немного с практикой…

О! А вот тут у неё от сердца отлегло. Стоило сказать про мою неопытность, как женщина моментально вернула себе утраченное состояние духа. И, разумеется, после на меня уже внимания не обращала.

— Ваше сиятельство, пойдёмте, я провожу вас. Уверена, что Григорий Степанович будет рад показать вам новые работы.

Мы пересекли наполненный картинами зал. Я никогда большим любителем живописи не был, но… блин, что это вообще за дурная мазня? Если в самом начале, у входа, висели действительно красивые работы, то чем дальше мы углублялись, тем всё больше и больше доминировало то, что ценители называли современным искусством, а любой здравомыслящий человек — мусором. Вместо красивых полотен с пейзажами, портретами и прочей классикой на картинах становилось всё больше и больше непонятной бесформенной мазни. Под конец мы и вовсе прошли мимо здоровенного полотна с размазанными по нему чёрными и жёлтыми пятнами.

Выглядели они настолько глупо, что я даже немного подвис, глядя на них.

— Вам нравится? — спросила Евгения, заметив мой интерес.

— Слишком… экспрессивно, — выдал, чувствуя, что она ждёт хоть какого-то ответа, и добавил: — На мой вкус.

Господи, она бы ещё глаза закатила.

— Это последняя работа Артемия Гусева, — тут же сообщила она мне чопорным тоном. — Потрясающая комбинация дизайна, красок и чувственности. Но, разумеется, далеко не всем дано увидеть заложенный в картине глубокий смысл.

Теперь уже я сам едва глаза не закатил, столько в её словах было высокомерия.

— Скучная мазня, как по мне, — хмыкнул я, и стоящая рядом женщина едва не вспыхнула от возмущения.

— Женечка, — тут же встрял в разговор Браницкий, — у меня не так много времени сегодня. Надо ещё в детский дом съездить. Детишек порадовать.

— Ох, конечно-конечно, ваше сиятельство, — тут же оживилась она. — Пойдёмте.

Ну а я последовал за ними. Выхода-то не было.

В итоге привели нас в роскошный кабинет, где обнаружился хозяин галереи, точно так же расплывающийся в любезностях перед Браницким. И точно так же, как и встретившая нас ранее женщина, было в его эмоциях что-то такое, за что я цеплялся. Это был не страх перед графом. Я уже понял, что истинное его лицо они ещё не видели. Нет. Тут, скорее, раздражение от его визита, что, если честно, выглядело несколько странно.

Впрочем, это раздражение становилось только сильнее, когда Браницкий представил меня как своего юридического консультанта. Удивление. Подозрительность. Затем брезгливость. Потом облегчение, когда им сообщали, что я «подающий надежды молодой талант». Следом шло что-то вроде снисходительности. И даже не в мою сторону, а в сторону самого графа. Как если родитель смотрит за глупой выходкой своего чада.

После недолгого разговора нас провели по коридорам к просторному хранилищу, где в отдельной комнате с тщательно регулируемым климатом стояли три короба из прочного пластика. В каждом лежало по картине. Не очень большие. На одной были изображены горы. На второй ночной лес. Третья же была чем-то вроде портрета, изображающим красивую девушку, сидящую к наблюдателю вполоборота.

— Вот, ваше сиятельство, — покладисто и с подобострастием в голосе произнёс владелец галереи. — Про эти три полотна я вам говорил. Работы начинающего художника. К сожалению, он пожелал остаться неизвестным, так что его имя я не смогу вам назвать, как бы вы ни просили. Каждая — настоящее произведение искусства.