Адвокат под гипнозом

Елизавета Дубровская трудилась в адвокатской конторе до вечера, принимая граждан, отвечая на телефонные звонки и правя некоторые документы, до которых в последнее время не доходили руки. Она была так занята, что даже не ощутила того, как в стареньком полуподвальном помещении, где и размещалась их коллегия, произошло нечто необычное. Словно струя свежего воздуха ворвалась в комнаты, заставляя адвокатов забыть про своих клиентов. Конечно, всему виной был не сквозняк и не порыв бури, разметавший бумаги по столам, а визит двух представительных мужчин, которые, стоя на пороге, с недоумением рассматривали убогую обстановку офиса. Один из них был слишком хорошо знаком представителям адвокатского сословия, так как являлся лучшим из них, непревзойденным Владимиром Лещинским. Он работал один, защищая проворовавшихся чиновников самого высокого ранга, представителей шоу-бизнеса и бизнес-элиты. Тот, кто сопровождал его сегодня, мог быть кем угодно – подпольным олигархом, депутатом Федерального собрания или ближайшим родственником губернатора или мэра. Оба, очень высокие, представительные, дорого одетые, смотрелись импозантно на фоне нищей клиентуры, заполнявшей адвокатскую контору в вечерний час.

«Это же Лещинский!» – раздался встревоженный шепоток. «Сам Лещинский?» – «А что он тут делает?»

Должно быть, до ушей известного адвоката долетели обрывки реплик его коллег, потому что он, как артист, которого публика узнала, склонил голову в небрежном поклоне и улыбнулся.

– Приветствую, коллеги! – сказал он негромко и без лишних предисловий добавил: – Хочу видеть адвоката Дубровскую.

Елизавета не сразу поняла, что легендарный защитник имеет к ней какое-то дело.[1]

Ей приходилось встречаться с Лещинским и раньше, но сейчас тот упорно не желал узнавать ее. После того как она перевела взгляд на спутника Лещинского, многое стало ясно. Рядом с адвокатом стоял знакомый ей психотерапевт, умело прячущий тревогу под маской усталого безразличия.

– Это я, – сказала она, чувствуя, что у нее во рту становится сухо, как в пустыне. Неужели она волновалась?

– Очень хорошо, милая, – величественно кивнул Лещинский. – У нас к вам маленькое дельце. Где тут у вас можно без помех покалякать?

Это было неразрешимой задачей, потому что, помимо Елизаветы, в огромной комнате сидели за столами еще пятнадцать адвокатов, да еще примерно столько же клиентов. О сохранении профессиональной тайны тут не могло быть и речи. Конечно, для решения наиболее щекотливых вопросов, в том числе финансовых, ее коллеги часто использовали раздевалку, маленькое помещение без окон, доверху забитое коробками с архивными делами. Представив, как вытянутся лица ее гостей при виде убого закутка с зонтами, плащами и пыльным хламом, Дубровская почувствовала неловкость.

Помощь пришла неожиданно.

– Елизавета Германовна, – обратился к ней заведующий конторой. – Вы можете на время занять мой кабинет.

Это был благородный жест со стороны Пружинина, но нежданные гости восприняли его как должное…

Имя Владимира Лещинского само по себе звучало синонимом победы. Все, к чему он прикасался, было обречено на успех. В области уголовного процесса, где традиционно результаты работы защитников весьма скромны, известный адвокат достиг сказочных высот. Не раз его клиенты, заклейменные следствием и оплеванные прессой, оказывались на свободе и как ни в чем не бывало заявляли иски о защите свой чести, достоинства и деловой репутации. Уголовные дела, которые казались крепкими и перспективными, обеспеченными надежной доказательственной базой, начинали вдруг хиреть и рушиться, как только Владимир Лещинский принимал поручение на их ведение. Свидетели путались в показаниях, противоречили друг другу и самим себе. Вещественные доказательства терялись или приходили в негодность. Эксперты давали неясные заключения и допускали ошибки. Присяжные раз за разом, ведомые музыкой хорошо поставленной адвокатской речи, выносили оправдательные вердикты.

В чем был феномен Лещинского? Злые языки утверждали, что все его победы получены сомнительными способами: подкупом свидетелей, бессовестным надувательством присяжных, махинациями с вещественными доказательствами. Но все это говорилось за глаза, поскольку ловкого защитника никто за руку не ловил. Обласканный публикой, он плыл на волне успеха и считался известным светским персонажем: слыл знатоком хороших вин, коллекционировал полотна известных художников, посещал оперу. Его эксцентричность позволяла ему всегда находиться в центре внимания прессы.

Так, в одном из дел Лещинский на глазах присяжных порвал в клочья обвинительное заключение, заявив, что оно «…настояно на страданиях подсудимого, орошено слезами его жены и малолетней дочери». Потрясенные заседатели вынесли по делу оправдательный вердикт. Этот трюк пытались использовать другие защитники, но получали лишь частные постановления от разгневанных судей.