Адвокат. Судья. Вор

– Не надо паясничать, Обнорский, – поморщилась Лидия Александровна. – Я тут с вами не для собственного удовольствия общаюсь, между прочим…

– Жаль, – тут же ввернул Андрей. – Искренне жаль. Такой красивой женщине, как вы, я бы с огромным удовольствием доставил бы удовольствие… Простите за каламбурчик.

От такой явной наглости Поспелова даже приоткрыла рот.

– Ну знаете… Вы – сотрудник солидной газеты, а ведете себя просто как мальчишка!

– Тяжелое детство, – состроил дебильную рожу Обнорский. – Железные игрушки, знаете ли… Три ранения, контузия… А еще я раньше спортом занимался, и меня часто головой об пол стукали…

– Рассказы о вашем детстве меня не интересуют! – отрезала следователь. – А что касается основной темы нашего разговора – извините, но вы как-то неубедительно изложили вашу историю с Лебедевой.

– Какую историю? – возмутился Серегин. – Нет никакой истории.

– Да? А вот мне кажется, что вы что-то недоговариваете…

– Когда кажется… – запальчиво начал Андрей, но тут же осекся и вторую часть поговорки «…креститься надо» договаривать не стал, поняв, что это было бы уже перебором.

Лидия Александровна, однако, все прекрасно поняла и от возмущения чуть было не подпрыгнула на стуле.

– Обнорский!

– Что?

– Есть свидетельские показания… Человек, живущий в доме напротив дома Лебедевой, рассказал, что вы не менее часа стояли на Рылеева… Вдоль дома прохаживались. И при этом очень нервничали. Много курили. Окурки, кстати, изъяты…

– Берите, берите, – разрешающе махнул рукой Серегин. – Я еще нажгу.

Поспелова стиснула зубы и даже прикрыла глаза, видимо, сдерживаясь с большим трудом. «Ну до чего же хороша!» – залюбовался ею Обнорский. Лидия Александровна относилась к типу женщин, которых красит гнев, да и не только гнев, но и любые другие отражающиеся на лице сильные эмоции. Наконец Поспелова медленно открыла глаза.

– Какая интересная вещь получается… Вы знакомитесь с Лебедевой, а на следующий день ее зверски убивают… Странное совпадение, особенно если учесть, что погибшую вы настойчиво разыскивали… Как вы можете это объяснить?

– А почему я должен это объяснять? – пожал плечами Серегин. – Это ваша работа, я не хочу отбирать у вас хлеб… Что же касается совпадений, то их в моей жизни много…

Андрей доверительно понизил голос и чуть подался вперед:

– Весной девяносто первого я вернулся из Ливии. А в августе – в августе в Москве грянул путч. Вас это ни на какие мысли не наводит?

– Прекратите! – Лидия Александровна все-таки не выдержала и грохнула кулачком по столу. Эмоционально так грохнула, даже поморщилась потом от боли. – Я еще раз прошу вас – ведите себя прилично.

– А что я такого неприличного сделал? – Обнорский продолжал валять ваньку, чувствуя, что зацепил следачку, успех стоило развить – глядишь, она психанет и проколется в чем-нибудь. – Мысли неприличные у меня, может быть, и есть, но ведь мысли-то у нас пока еще ненаказуемы?

И Андрей тупо уставился в вырез блузки Поспеловой. К сожалению, этот вырез был недостаточно глубоким, к тому же все «верхнее хозяйство» следачки надежно прикрывалось форменным кителем. Тем не менее взгляд свое дело сделал – у Лидии Александровны задрожали губы, а голос подозрительно зазвенел:

– Вы… вы называете себя журналистом, а сами… ведете себя абсолютно недопустимо!

– Недопустимо? – с иронией переспросил Обнорский. – Ну конечно, я веду себя недопустимо… А вот выволакивать невооруженного журналиста из машины, класть его харей в асфальт, напяливать мешок на голову, а потом доставлять, аки злодея, в железе пред ваши прекрасные глаза – это допустимо? Пинать в живот человека (кстати, ранее несудимого, бывшего офицера, между прочим) – это допустимо? Что-то я не заметил, Лидия Александровна, чтобы вас эти вопросы волновали… А? Двойного стандарта в подходе не замечаете?

Поспелова немного смутилась и, потупив взгляд, быстро сказала:

– Если у вас есть жалобы по поводу задержания, вы можете изложить их в письменном виде и отдать мне…

– Жаловаться? – Андрей улыбнулся. – Вам? Спасибо за предложение, но воспользоваться им не могу. У меня вообще нет привычки жаловаться, а уж тем более хорошенькой женщине. Тем более такой хорошенькой, как вы…

– Перестаньте! Для чего вы разыгрываете из себя клоуна?

– Почему клоуна? Разве только клоуну позволено делать комплименты красивой женщине, даже если на ней прокурорская форма надета?

Поспелова сжала губы, потом вынула из пачки сигарету, откинулась на стуле, закурила и посмотрела на Серегина как на любопытного, диковинного зверя. Сделав пару затяжек, она вдруг абсолютно спокойно сказала:

– У меня есть все основания задержать вас на трое суток – до полного выяснения всех обстоятельств. В камере вам будет не до шуток, совсем не до шуток, я обещаю…