— …в результате чего, — продолжал Канцлер, — столь необходимые Кругу причиндалы оказались проданы вместе с молоком на Тишинке, в Кидай-городе и на Савеловском подворье,[6]
наборщик арестован, а вот он, — канцлерский тощий перст с траурной каемкой под ногтем уткнулся Денону в лоб, — он пальцем не пошевелил. А мог! С такими-то связями.— У вас, Гэлад, тоже связи.
— Да-а? — развеселился тот. — Я вам, как Канцлер, заявляю, что вы должны возместить убытки. Денежные и моральные.
— Капитул вас не поддержит.
Капитул нестройно загудел.
— Поддержит, — неуместным для такой благородной дамы голосом пропела Айша. Достала из мешочка на поясе что-то загадочное, по виду напоминавшее крохотный деревянный ковшик с янтарной длинной ручкой, и стала заталкивать в него мелко порезанное коричневое сено из другого мешочка. Высекла кресалом искру, сено задымилось, Айша сунула ковшик ручкой в рот и, блаженно прижмурившись, добавила, что Денон, как человек порядочный и благородный, следующий листок «Утра рыцаря» выпустит за свои деньги.
— И пенсион семье наборщика, — хмуро уточнил Виктор. — Потому как повесили его с утра.
Установилось тягостное молчание. На Клода никто не смотрел. А благородный мессир прямо чувствовал, как, не глядя на жару, пол сквозь батистовый платочек холодит зад. Сейчас они ему устроят судилище. Холопы. Дернул же его черт… Он подсчитал в уме грозящие убытки и ужаснулся. Сабина будет в ярости. Никаких вердийских кружев и клубники со сливками. Чулки будет штопать.
Лестница заскрипела. Кое-кто потянулся к оружию — на всякий случай. Гэлад наставил на отверстие в полу свой недопалаш. Но воевать не пришлось.
— Здравствуйте, господа.
— Каменный гость, — непочтительно сказали из все того же угла. Денон подумал, что потом, когда Капитул закончится, надо будет выяснить, какая зараза там сидела, и морду набить. Впрочем, сравнение оказалось не только ехидным, но и точным. Молодой коротко стриженый мужчина с тяжеловатой фигурой и застывшим лицом поднялся в отвор. Одет он был, несмотря на жару, в упелянд с бобровой подбивкой, стоявший коробом от золотого шитья; тяжелая цепь с гербом поддерживала плащ; юфтевые сапоги нахально загибали носы, окованные медью. Ярран, мессир Лебединский, милостью Господней барон Катуарский и Любереченский, он же магистр и Мастер Лезвия Круга, оглядел сборище и коротко извинился за опоздание.
— Перейдем ко второму вопросу, — ядовито продолжил Канцлер. — Вам знакомо вот это, мессир?
Ярран бегло оглядел всученный пергамент, свободной рукой вытирая потный лоб. Давно перевалило за полдень, но солнце жарило все так же нестерпимо.
— Где вы это взяли? — глухим голосом спросил барон. Гэлад слабо покраснел:
— Скажем так, одолжил. Позволите зачитать?
Мастер Лезвия снова вытер лоб:
— А потом вы спросите, кто это написал?
— Однако, — хмыкнули из угла.
— И кто это написал? — спросил Всадник.
— Моя невеста, мона Алиса да Шер. Только это не имеет значения. — Ярран вытер лоб беретом, который стискивал в руке, и отбросил его, как ненужную тряпку. — Читайте.
—
Потянуло внезапным холодом. В воздухе вот только щедро одаряемого солнцем чердака повисла зернистая серая муть, застящая то ли стропила дырявой крыши и небо над ней, то ли личное зрение каждого из собравшихся.
—
Мастеровой с иноземным именем Виктор выглянул в узкое окно. Голубые Дневные молнии над Твиртове вдруг рассекло золотым и почти сразу, заставив человека отшатнуться, громыхнул гром. Гэлад повысил голос: