Аэропорт

— Hi. Ти мене не чув?[111]

— Чув. Ти кохаеш iншого, так?[112]

— Так.[113]

— Як просто. За один день взяла та й покохала?[114] — До Степана начинало доходить, что Ника говорила серьезно.

— Не просто, i не за один день. — Ника впервые отвела глаза. — Стьопо, ти менi дуже дорогий. Ми з тобою дуже близью люди. Сподiваюсь, такими й лишимося. Тому я не можу тобi брехати. Вибач менi. Так воно вже вийшло. Я кохаю його.[115]

— Кого?[116]

— Це неважливо.[117]

— Як неважливо? Я мушу знати, чому ти мене покинула. Заради кого? Коли ти встигла? Ми ж... Ми...[118]

Ника отвернулась. Молчала. Глаза наполнились слезами.

— Це твiй американський москаль, еге ж? — в голосе Степана появились металлические нотки. — Кацап, так?[119]

— Вiн не москаль i не кацап! Вiн просто людина, яку я кохаю.[120]

— Але ж вiн жонатий! У нього дiти, онуки! Вiн свiтлини показував. Для тебе це неважливо?[121]

— Важливо. Але я кохаю його. Я не знаю, що воно буде i як. Я просто мусила тобi про це розповiсти.[122]

Степан снова позвал официантку, расплатился по счету, встал и пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал:

— Ага, ось що я хотiв тобi сказати, якщо це тебе цiкавить: я повертаюся до армiї. Сьогодні був у военкоматi, подав заяву, щоб мене поновили зважаючи на ситуацiю. Ти знаеш, як мене знайти. Я буду завжди тебе кохати. I завжди буду на тебе чекати. Прощавай![123]

Дверь за Степаном закрылась. Его кофе остался на столе нетронутым. Ника, отвернувшись от стола, тихо плакала, поднеся руку с салфеткой к глазам.

5 МАРТА 2014 ГОДА. БЕЛЬБЕК. КРЫМ

В первые мартовские дни все было кончено. Россия выиграла блицкриг в Крыму без единого выстрела... за неявкой противника. Все украинские военные базы, части, порты и аэродромы в Крыму были захвачены или окружены и блокированы тысячами российских военных.

Аэропорт «Бельбек» рядом с Севастополем был захвачен еще 28 февраля. Около двух рот вооруженных до зубов российских десантников окружили аэропорт, затем разоружили с десяток охранников, зашли на его территорию и захватили диспетчерскую, а заодно сорок девять истребителей МиГ-29 и четыре учебных самолета Л-39. Почти половина из этих самолетов были исправны и кое‑как обслуживались, но летали для экономии горючего только по большим праздникам. В этот день в небо ни один из них не взлетел. Большой праздник отмечали не они.

Украинцы по тревоге собрались на своей базе в километре от захваченного аэропорта и ждали приказа. Никто из них не был вооружен. Все оружие так и находилось все эти дни в закрытой и опечатанной оружейной комнате, как будто не было никакого вторжения, а все эти «зеленые человечки», натыканные по всему полуострову, были некими манекенами, мишенями для учений, которые так и не начались.

«Тяжело в ученье, легко в бою», — говаривал русский генералиссимус Александр Суворов. В данном конкретном случае эта неоспоримая мудрость не была и не могла быть применима. Ни в первой, ни во второй части постулата.

Удивительные и позорные, с какой стороны ни посмотри, крымские события наглядно продемонстрировали полную неготовность украинской армии к защите родины, которой она присягала. В феврале и марте Путин, если бы захотел, мог бы дойти до Киева и завоевать большую часть территории «братского» соседа без единого выстрела.

Украинской армии, в самом примитивном смысле этого слова, не существовало как таковой. По всей стране в старых разваливающихся на глазах еще советских казармах, как бомжи, прозябали какие‑то выродившиеся офицеры, без знаний, умений и малейших навыков. У них не было даже нормальной формы, не говоря уже о зарплате и выправке.

Самые старшие офицеры годами продавали то, что плохо лежало, плохо стояло, плохо висело, плохо ездило, плохо летало и плохо стреляло, то есть все. В одной из самых убогих постсоветских армий все лежало плохо. Ничего более не стояло, не ездило и не летало. Менее старшие офицеры воровали и пропивали все, что оставалось после самых старших, а также свою зарплату, когда и если они ее получали по большим праздникам.

Средние и младшие офицеры пытались как‑то служить. Но было непонятно, кому и зачем. Ругались, пили и все равно делали вид, что служат.

Солдаты же вообще считались просто каким‑то плебсом, отбросами в драных обносках, отдаленно напоминающих военную форму. С самого начала своей незалежности, безропотно отдав ракеты с ядерными боеголовками России под липовые гарантии мирового сообщества, Украина относилась к своей армии, как к взрослому дитяти. Его неудобно было сдать ни в детский дом, ни в психушку и нужно было если уж не вооружать, не одевать и ничему не учить, то хоть как‑то кормить. Армия никому не была нужна — ни правительству, ни народу, ни военным, как они уже сами стеснялись себя называть.

Перед тем как дать приказ о военном вторжении, Путин наверняка был прекрасно информирован о том, в каком состоянии находилась вся эта неприбранная, драная и нищая масса «человеков без ружья». На что и делался расчет.